История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

Налицо сознательный политический шаг, который привёл к глобальным изменениям, в том числе и в этнических процессах в Евразии. Очень интересное мнение высказал в середине XIX века Василий Васильев. «По Юаньской истории можем заключать, что Чингисхан принадлежал к племени или поколению монголов, которые уже существовали до него; на все удостоверяет нас согласиться с китайским писателем Мэн Хуном, современником Чингисхана, который утвердительно говорит, что это имя сначала было неизвестно его подданным и выдумано только во время принятия им императорского титула и что во всём этом участвовали киданьские перебежчики, которые внушили этому завоевателю китайские понятия о названии царств, годах правления. По этим понятиям, когда кто принимает императорский титул, то он назначает наименование своей династии. Тэмучин принимает титул Чингисхан, что соответствует китайскому понятию о годах правления и даёт своей державе имя монголов. Китайский писатель именно говорит, что последнее название было выбрано по воспоминанию о храбрых мэнву, он оспаривает тождество этих мэнву с новыми монголами»[204]. В принципе, если Тэмуджин хотел продемонстрировать своё право на власть над всеми кочевыми племенами, то вполне логично выглядит выбор для всех них нового обобщающего названия, которое не было связано с его родным племенем тайджиут.

Понятно, что это было субъективное решение хана. Причём старое тунгусское обобщающее название мангу, мэнва или мэн-у, скорее всего, было выбрано потому, что оно сохранилось в исторической памяти кочевников Монголии. Кроме того, свою роль могло также сыграть то обстоятельство, что главным противником Чингисхана и его сподвижников в 1206 году была чжурчженьская империя Цзинь. Возможно, что такое решение было напрямую адресовано тунгусоязычным чжурчженям, и оно вполне могло быть подсказано киданьскими перебежчиками, как предполагал Василий Васильев. Это могло быть политической программой действий для нового государства. Например, преследовалась цель напомнить цзиньцам о временах их войны с киданями в начале XII века, в которой кочевники Монголии принимали самое активное участие. Это более вероятно, чем напоминание о совместном проживании монголо- и тунгусоязычных племён в Маньчжурии. Потому что некоторая преемственность по отношению к киданьской империи Ляо позволяла повысить статус государства Чингисхана и несколько уравнять его с империей Цзинь.

В то же время новое государство не могло напрямую заявить о своей преемственности по отношению к киданям. В первую очередь потому, что в это время сами кидани находились в подчинении империи Цзинь. Помимо этого, в Семиречье и Восточном Туркестане в это время существовало самостоятельное государство киданей, известное под именем кара-китайского. Причём и в империи Цзинь и в государстве кара-китаев было много потомков правившей в империи Ляо семьи Елюй. Естественно, что, несмотря на языковую близость с киданями, для нового государства, объединившего монголоязычные племена, было невозможно признать свою преемственность по отношению к империи Ляо. Поэтому название «мангу», которое активно употреблялось чжурчженями в период их войны с Ляо, позволяло напомнить о данной преемственности, но при этом подчеркнуть самостоятельную идентичность кочевников Монголии.

Соответственно обобщающее название «мэн» или «мангу» для всех племён нового государства было, скорее всего, принято из политических соображений и связано с провозглашением нового государства. В связи с тем, что одной из главных целей данного государства, объединившего всех кочевников Монголии, была война с империей Цзинь, то данное название было адресовано именно ей. Это был своего рода вызов, заявка на равный статус, напоминание о прошлом.

Поэтому, возможно, не стоит искать племя мэн или монгол в структуре первоначального сообщества монголоязычных племён Монголии. Скорее всего, его там не было. Термин «мэн» применялся в отношении населения государства Чингисхана и его потомков и противопоставлялся любым другим идентичностям. Весьма характерно свидетельство Плано Карпини, который приводит слова одного из приближённых Сартака, сына Бату-хана и правнука Чингисхана: «Не говорите, что наш господин христианин, он не христианин, а Моал», так как «христианство представляется им названием какого-то народа»[205]. В целом речь фактически идёт о попытке создать новую надплеменную идентичность, связанную исключительно с государством. Хотя эта попытка в целом оказалась неудачной, её следствием стало появление новой этнической общности — монголов.

В начале пути

Племя тайджиут было одним из тех, кто пострадал от новой весьма эффективной политики чжурчженей по отношению к северным кочевникам, которая была окончательно сформирована к середине XII века. Хабул-хан и его преемники, судя по всему, были весьма успешными военными предводителями тайджиутов и организовывали их нападения на чжурчженей. Естественно, что именно это племя оказалось под серьёзным давлением со стороны Цзинь и союзных ей татар. И это напрямую затронуло семью Тэмуджина, будущего Чингисхана.

В его истории самый трагичный момент связан с резким падением могущества семьи после смерти отца Есугей-багатура. По преданию его отравили все те же татары, когда он возвращался домой из племени хунгират, где сосватал своего сына Тэмуджина за дочь некоего Дай-сэчена. В результате после смерти Есугей-багатура все его ушли с тайджиутами во главе с Таргутай-Кирилтухом. Если абстрагироваться от личной неприязни, которую могли иметь по отношению к семье Есугей-багатура другие вожди тайджиутов, то можно предположить, что его гибель и падение влияния его семьи могли быть связаны с общим изменением политической обстановки в Монголии и сменой политической ориентации таким крупным племенем, как тайджиуты.

Следование политической линии Хабул-хана, Амбагань-хана, Хутула-хана, а затем и Есугей-багатура означало для тайджиутов продолжение борьбы против Цзинь и союзных им татар. Если считать, что эта война в принципе стала возможна благодаря разгрому киданьской империи Ляо в 1125 году и обстановке хаоса в китайско-степном приграничье, то после завершения этого периода и укрепления власти чжурчженей, ситуация резко изменилась. Продолжение прежней политики стало невозможным. Вернее сказать, она требовала от племён, в том числе от тайджиутов, слишком больших издержек. Скорее всего, именно поэтому племенные вожди вроде Тайджиутского Таргутай-Кирилтуха предпочли синицу в руках журавлю в небе. Вместо продолжения походов на Цзинь и ведения бесперспективной войны с доминирующими в Монголии татарами они стали вести обычный образ жизни. В таком случае изменение отношения тайджиутов к семье Есугей-багатура после его смерти стало символом перемен в политике этого племени.

Новая политическая ситуация в Монголии привела к распаду больших племён на составные части — улусы отдельных владетелей вроде Таргутай-Кирилтуха или ближайших родственников Тэмуджина, его дяди Даритай-отчигина, его двоюродных братьев Алтана, Хучара и других. Это было связано с тем, что крупные племенные объединения нужны для решения больших политических задач. Если таких задач нет или их достижение