Магия кельтов: судьба и смерть - Татьяна Андреевна Михайлова

class="p1">Попытаемся предложить наше объяснение феномена вампиризма, в истинности (а главное – в полноте) которого мы сами далеко не уверены.

Как пишет Вильнев, рассказывая об эпидемии вампиризма, охватившей Европу в XVIII в., «на самом деле эта тема занимала умы и задолго до этого, и не только в Греции, где началась эпидемия (вделено мной. – Прим. авт.), но и во всей Центральной Европе и даже в Лотарингии» (Вильнев, 1998, с. 103). Действительно, для того чтобы очевидная для нас мысль о том, что именно кровь является средоточением жизненной энергии и, следовательно, ее вливания (в той или иной форме) способны оживить умершего или вернуть молодость, необходима была развитая мифологическая система[55]. И такая система сложилась именно в Древней Греции с ее разветвленной мифологией (естественно – отчасти и в поздней римской). Тема мифологии крови в греческих преданиях – особая и заслуживающая, безусловно, отдельного исследования. Приведем лишь несколько наиболее очевидных примеров.

Так, в поэме римского поэта Лукана «Фарсалия», повествующей о гражданской войне в 49–48 гг. до н. э., приводится описание того, как фессалийская колдунья Эрихто оживляет мертвого при помощи живой крови (с добавлением определенных растений, частей тела животных и, конечно, заклинаний):

Прежде всего она грудь, нанеся ей свежие раны,

Кровью горячей поит; из чрева гной удаляет;

И наливает туда в изобилии лунное зелье <…>

Тотчас согрелась кровь, омыла черные раны,

Мертвую плоть оживив, по жилам везде заструилась.

Легкие током ее в груди охладелой трепещут;

Новая жизнь проскользнула тайком в онемевшие недра,

Смерть вызывая на бой. И вот задвигались члены,

Мышцы опять напряглись; но труп не мало-помалу,

Не постепенно встает: земля его вдруг оттолкнула,

Сразу он на ноги встал. Широко зевнул, и раскрылись

Тотчас глаза у него. На живого еще не похож он,

Вид полумертвый храня: отвердлелось и бледность остались.

VI, 667–669; 750–759

(Лукан, 1951)

(Пер. Л. Е. Остроумова).

Совершенно аналогичным образом готовит настой из крови чернорунной овцы, вина, молока, а также ряда магических добавок и колдунья Медея у Овидия. С его помощью она возвращает молодость Эсону, отцу ее возлюбленного Ясона, причем эффект омоложения базируется именно на замене старой крови новой (точнее – своеобразным физиологическим раствором):

…Вскрыла им грудь старика и, прежней вылиться крови

Дав, составом его наполняет. Лишь Эсон напился,

Раной и ртом то зелье впитав, седину свою сбросил;

Волосы и борода вмиг сделались черными снова,

Выгнана вновь худоба, исчезают бледность и хилость,

И надуваются вновь от крови прибавленной жилы…

VII, 286–291

(Овидий, 1994, с. 148).

(Пер. С. Шервинского)

Ну и, конечно, в качестве третьего примера следует привести знаменитый эпизод из «Одиссеи», когда Одиссей посещает страну мертвых, чтобы вызвать призрак Тересия: только напившись жертвенной крови, прорицатель получает возможность говорить.

Все это – факты литературные, однако известно, что подношения крови практиковались в греческой некромантии и вполне реально, однако, как пишет Д. Огден, «кровь применялась в основном для вызова духов воинов, тогда как в других случаях ограничивались подношениями вина, а также молока, смешанного с медом» (Ogden, 2001, p. 8). По мнению автора, изначально все эти ритуалы, отмеченные подношениями крови и вызыванием духов умерших, оказываются связанными с мифологией египетской, которая лишь в эпоху эллинизма распространилась в античном мире в своеобразной, искаженной форме. Наверное, это так, и судить об этом, повторяем, мы не беремся. Однако мы можем предположить, что уже позднее, в связи с распространением христианства, вера в возможность временно оживлять умерших при помощи крови была вытеснена в сумеречную зону народных верований. И тогда произошел своего рода каузативный перенос: мертвые, которых уже не вызывали к жизни, сами захотели вернуться, и прибегли для этого к уже известному средству – живой крови. Но это были уже не бестелесные духи, а живые мертвецы, трупы, стремящиеся вернуться в мир живых и для этого обманом и силой отнимающие источник жизни у тех, кто перестал поить их кровью жертвенных баранов.

Из Греции как из своего рода эпицентра эти поверья распространились на Балканы, а затем – к восточным славянам, но также – в Турцию, на Кавказ и в Поволжье. Впрочем, к приходу оживших мертвецов эти народы в общем уже были готовы, так как вера в злонамеренных покойников является скорее универсальной, новой деталью была лишь их потребность пить кровь.

Естественно, наш анализ был поверхностным, особенно в том, что касается описания ритуалов крови. Не касались мы и вампирических преданий, бытующих у африканских племен, народов Индии и Дальнего Востока и так далее. Однако в целом, как мы полагаем, начерченная схема действительно может как-то реконструировать появление и специфику распространения веры в вампиров. Не совсем ясным при этом, однако, остается механизм «эпидемиальности» вампиризма (укушенный вампиром сам также становится вампиром), однако, как можем мы предположить, это «явление» – относительно позднее и кристаллизовалось уже во времена странной эпидемии вампиризма в Европе в XVIII в. И совсем уж странным кажется популярность вампирической темы в массовой литературе и кинематографе нашего времени… Но все это – уже совсем особая тема, выходящая, как принято говорить, за рамки нашего исследования.

«Жена-вампир» в массовой культуре: фольклорные истоки

Роман «Леди в саване» (The Lady of the Shroud), написанный Бремом Стокером в 1909 г., как кажется на первый взгляд, – произведение гораздо менее талантливое, чем его роман «Дракула», принесший автору славу. Конечно, так и есть, однако сплетение сюжетных линий и образов позволяет нам сделать вывод, что и в этом романе Стокер пытался провести «сюжетный эксперимент», составить своего рода наррему, которая должна была также найти свое продолжение, как и изобретенный им «вампирический нарратив». Герой встречает прекрасную девушку, точнее – она является к нему ночью и исчезает на рассвете, более того – днем он вдруг находит ее лежащей в гробу. «Это вампир», – скажет наивный, но уже умеющий играть «по вампирическим правилам» читатель и… окажется обманутым. Девушка – местная принцесса, а ее мрачный маскарад, оказывается, вызван некими политическими хитростями.

Интересно, что с разработки подобного сюжета «обманутого ожидания» Стокер начинал свой литературный путь. В романе «Тропа змей» (The Snake’s Pass, 1890), действие которого происходит на западе Ирландии в графстве Голуэй, герой (тоже неожиданно получивший наследство) встречает на холме юную красавицу, которую вначале принимает за сиду – фею ирландского фольклора. Сюжет, согласно которому юноша влюбляется в девушку, которая