«Золотой век» социализма: Советский союз и мир. 1964-1982 - Фёдор Леонидович Синицын

В западной доктрине «качества жизни», с одной стороны, видно сходство с советской концепцией «разумных потребностей человека». Очевидно, такие идеи витали в воздухе — трезвомыслящие политики и экономисты понимали, что бесконечный рост потребления неприемлем и невозможен, и поэтому необходимо вводить какие-то «ограничители». Однако в СССР это привело к искусственному «задавливанию» потребления (при том, что государство не могло обеспечить население даже самым необходимым), тогда как на Западе такие проблемы пытались решить с минимальным ущербом для людей — сначала обеспечить им достойное качество жизни, а затем уже внедрять идеи «разумного потребления».

Глава IV ИТОГ: ИДЕЙНЫЙ ЗАСЛОН ИЗНУТРИ, КОМПРОМИСС — СНАРУЖИ

4.1. «Идеологическая диверсия»: ужесточение реакции властей СССР на западные идеи

Пропагандируя свои внешнеполитические успехи, власти СССР, тем не менее, не могли не признавать, что идеологические вызовы со стороны капстран сохраняются. Во-первых, как объявил М.А. Суслов, выступая в октябре 1979 г. на Всесоюзном совещании идеологических работников, эти вызовы проявились в акциях по «дискредитации опыта и достижений реального социализма» и «бешеных нападках на марксизм-ленинизм», нацеленных на «извращение [его] подлинной сущности» и «фальсификацию» путем стимулирования «новых, все более изощренных ревизионистских и реформистских интерпретаций», в том числе в маоистском ключе (П.Н. Федосеев, выступая в январе 1975 г. на совещании вице-президентов академий наук соцстран, отметил, что «демагогические тезисы маоизма» проникли «в мелкобуржуазные и особенно леворадикальные, экстремистские концепции»)[850].

Другой аспект вызова, как заявил М.А. Суслов, заключался в «подрыве и расколе» «мирового коммунизма». Так, «социал-реформистская теория “третьего пути”» и доктрина «плюрализма» были обвинены в нацеленности на «ликвидацию интернационального единства и сплоченности международного коммунистического движения, расчленение марксизма-ленинизма», «сдерживание мирового революционного процесса»[851].

Во-вторых, вызовом справедливо считали новации собственно «капиталистической» идеологии. В 1977 г. ведущий сотрудник АОН при ЦК КПСС Э.А. Араб-Оглы объявил о нарастании на Западе призывов к «“идеологическому обновлению” капитализма, к созданию новых, воинствующих… концепций общественного развития»[852]. (Очевидно, что в капстранах все эти годы не просто «призывали», а успешно разрабатывали новые концепции.)

С одной стороны, советские идеологи пытались повернуть эту ситуацию «в пользу СССР». Они заявили, что западные идейные новации являются реакцией на «достижения» марксистско-ленинской идеологии и построение в Советском Союзе и других соцстранах «реального социализма», который в 1970-х гг. встал «в центре политических событий» всего мира. Теоретики из СССР и других соцстран объявили, что «рост влияния и авторитета» марксизма-ленинизма «коренным образом подорвал миф о “конце идеологии”», а «социал-реформистская доктрина “качества жизни”» была разработана на Западе из-за «постоянно растущего влияния реально существующего социализма»[853].

В западных концепциях было распознано продолжение интереса к социалистическим идеям. В 1974 г. П.Н. Федосеев и восточногерманский философ Г. Гейден заявили о «притягательной силе идей социализма» как «судьбы нашего времени», которая обусловила тот факт, что в капстранах «еще никогда… так много не говорили и не писали о социализме», как это произошло в 1970-х гг. Идеологи считали, что «на марксизме пытается спекулировать даже анархизм»[854].

В СССР были уверены, что «новаторская теоретическая деятельность КПСС [и] других братских партий» вызвала резонанс на Западе и стала причиной усиления «фальсификации марксистско-ленинского учения» «антикоммунистами». Л.Н. Москвичев заявил, что последние стремятся оклеветать советские идеологические новации, в том числе объявив «развитой социализм» не «развитием», а «ревизией» марксизма. На это был дан ответ, что «никакой “реидеологизации” в Советском Союзе не осуществляется» (как это было в те годы в капстранах), а развитие марксистско-ленинского учения идет согласно «объективным закономерностям»[855], то есть поступательно, без «реформ» и тем более «ревизионизма».

С другой стороны, констатация усиления «клеветы» на марксизм-ленинизм и «острой реакции» Запада на «развитое социалистическое общество», построенное в СССР, привела советских теоретиков к заявлению о беспрецедентном усилении идеологического противоборства с «капиталистическим миром». Они провозгласили, что эта борьба «не признает никаких уступок и компромиссов», так как ее целью является решение критически важного вопроса: «Какая из систем — капиталистическая или социалистическая — способна создать наилучшие условия для развития материальной жизни народных масс, науки, культуры, духовной жизни отдельного человека и общества в целом»[856]. В принципе, этот вопрос всегда был актуальным после Октябрьской революции, но к 1970-м гг. действительно он приобрел особую остроту.

Расширение идеологической борьбы давалось СССР нелегко. Власти страны болезненно воспринимали любую критику антидемократических деформаций теории и практики социализма как направленную непосредственно в свой адрес[857], то есть против советской системы. Типичным примером такого подхода была жесткая отповедь по поводу высказанных Д. Беллом идей о бюрократической природе советского общества, о возможности рассмотрения его в качестве одного из видов государственного капитализма, а также о постиндустриальной перспективе СССР[858]. Как писал сам Белл, Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС сделал вывод, что книга «Грядущее постиндустриальное общество» «представляет идеологическую угрозу партийной доктрине, принял решение организовать против нее кампанию травли»[859], что и было осуществлено.

Резкую реакцию вызывали не только направленные против советской системы, но и вообще любые идеи, расходившиеся с принятыми в СССР представлениями. А.А. Зиновьев заметил, что основой советской контрпропаганды стало «поношение [западных теорий] последними словами»[860]. Советские идеологи видели угрозу в каждой новой западной концепции, априори рассматривая их как инструмент «антикоммунизма», «борьбы против научного социализма», то есть как оружие, направленное против СССР. В середине 1970-х гг. «важнейшие формы буржуазного антикоммунизма» были классифицированы таким образом: «буржуазный “консервативный”» и «либеральный антикоммунизм», «антикоммунизм фашистского или полуфашистского толка (неофашизм)», а также «антикоммунизм, вырастающий на базе национализма» и «клерикализма»[861]. Таким образом, весь спектр западных идей — от либеральных до экстремистских — был расценен как «покушение» именно на коммунизм и в конечном счете — на СССР.

Эту цель советские идеологи сразу находили практически в каждой новой мысли, появившейся на Западе: концепция «реидеологизации» была названа «откровенно антикоммунистической», идеи Дж. Гэлбрейта — орудием «борьбы против основных марксистско-ленинских концепций», Д. Белл был лично «заклеймен» как «один из столпов антикоммунизма», а его теория «постиндустриального общества» — как имеющая «антимарксистскую направленность»[862].

Огромные усилия в СССР были брошены на «разоблачение» западных идеологических новаций. Типичные названия «разоблачительных» публикаций часто включали слова «Иллюзии и действительность» или «Правда против вымыслов», что подчеркивало «истинность» и «научность» советской пропаганды, развеивавшей «мифы» капиталистической идеологии.

Целью западных идей советские теоретики объявили, в первую очередь, «спасение» капитализма, который якобы окончательно пришел к упадку, «стал умирающим», подтвердил