Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

Павел. И не сказано ли, что в этом тысячелетии молодые грешники погибнут, а праведные останутся молодыми в столетнем возрасте?

Король. И вот, вы в таком расцвете сил, вы крепкаго здоровья и, может быть, вам суждено чувствовать себя молодым через многие годы с настоящаго, так как на вас, впрочем, смотрят как на человека стремящагося к добру и обладающаго всеми средствами для его осуществления.

Павел. Да могу ли я, в своем ничтожестве, считать себя в силах исполнять это? [117]

Посвящение Павла «другу и гостю», королю Станиславу-Августу на его могиле в католическом соборе Петербурга. Фото автора

Показателен уровень осведомленности монархов конца галантного века в церковной традиции, особенно по контрасту с древнерусскими царями. Однако при всей наивной мечтательности этого диалога трудно отделаться от подозрения, что король ведет здесь какую-то политическую игру. Может быть, ведет ее и царь: во всяком случае, как мы знаем, антихристом Наполеона он в итоге не признал. Намечавшемуся вместо «царствования праведных» союзу Павла с Наполеоном также не суждено было состояться, и при новом царствовании России пришлось пожать лавры победительницы «бешеных французов». Поглощенность наступившим вслед за «грозой двенадцатого года» зрелищем собственного величия, «полный гордого доверия покой» запечатлелся во многих памятниках эпохи, а в исторической динамике середины следующего, железного века нарастало влияние мысли о геополитическом назначении России. Глухое предсказание четырехсотлетней давности в повести Нестора Искандера о взятии Царьграда турками гласило: «Русий же род […] всего Измаилта победят и Седмохолмаго приимут с прежде законными его, и в нем въцарятся, и судрьжат Седмохолмаго Русы». Стихотворение Тютчева «Пророчество», написанное незадолго до Крымской войны, в 1850 году, имело в виду именно это предсказание:

Не гул молвы прошел в народе,

Весть родилась не в нашем роде —

То древний глас, то свыше глас:

«Четвертый век уж на исходе, —

Свершится он – и грянет час!

И своды древние Софии,

В возобновленной Византии,

Вновь осенят Христов алтарь».

Пади пред ним, о царь России, —

И встань – как всеславянский царь!

Идея панславизма органично сочеталась с идеей Рима и с византийским проектом Екатерины, с защитой православных на Святой Земле: все было в сборе, впору говорить о «государстве всея вселенныя», учитывая, что «вселенной» и называли раньше Римский мир, «ойкумену». Казалось, Всевышний должен поощрить победой подвизающихся за правое дело. Так и пелось в гимне Всевеликого войска Донского, сочиненном в 1853 году Федором Ивановичем Анисимовым, даровитым выпускником Харьковского университета:

С Богом, дети, ведь широкий

Переплыть вам лишь Дунай,

А за ним уж недалеко

Цареград и – наших знай.

Сорок лет тому в Париже

Нас прославили отцы,

Цареград – еще к нам ближе…

В путь же, с Богом, молодцы!

Стойте крепко за святую

Церковь – общую нам мать.

Бог вам даст луну чужую

С храмов Божиих сорвать,

На местах, где чтут пророка,

Скласть Христовы алтари,

И тогда к звезде востока

Придут с запада цари!

Над землею всей прольется

Мира кроткаго заря,

И до неба вознесется,

Слава Русскаго Царя!

Нет сомнений в том, что официальной идеологией Крымской войны была идея православной империи, поборницы христианства, то есть фактически, хотя это название тогда и не было еще извлечено из архивов, идея Третьего Рима. Оттого поражение в этой войне, каковы бы ни были его причины (всегда можно рассуждать об упущенных шансах на успех, но только не с точки зрения христианского провиденциализма), оказалось ударом по российской официальной идеологии, подобно как в начале следующего века – поражение в войне с языческой Японией. Но идеология тем и отличается от идеи, что идеология приравнивает сущее к должному, тогда как идея служит мерилом сущего. На контрасте с идеей сущее отклоняется от должного, и степень этого отклонения есть настоящая степень поражения. Это понимают и мусульмане, отказывающиеся даже называть «великой» борьбу, которая ведется человеком не против самого себя. Опасность поражения в этой великой борьбе некоторые хорошо видели еще до начала войны. Так, славянофил Алексей Степанович Хомяков написал три стихотворения – «России» («Гордись, тебе льстецы сказали», 1839), «Не говорите: то былое» (1846), и еще раз «России» («Тебя призвал на брань святую» 1854), которые должны быть прочитаны каждым, кто хочет знать об идейной стороне событий 1854–1856 годов.

Айя-София в Стамбуле. Фото автора

Кроме идеологических, у Крымской войны были, однако, и геополитические причины. «Исходно это была война, связанная с давним стремлением России расширить свою территорию, могущество и влияние на юг, в зону, контролируемую Османской империей. Поскольку Британия (а также Франция) в равной степени желали контролировать экономические потоки в этой зоне, а британцы на деле уже как следует включились в процесс превращения Османской империи в весьма зависимую от них территорию, две державы решили военным путем продемонстрировать, что русским придется уступить британцам» [118]. Неправильно пытаться решить вопрос о мотивах конфликта односторонне, то есть или только со стороны идей, или только политики. Николай I, осторожный и в то же время принципиальный сын своего отца, «рыцарь самодержавия», несомненно, считал себя обязанным защищать православных. Вместе с тем, помня о судьбе Павла и не будучи, в отличие от него, Гамлетом, он обычно не шел наперекор интересам своего окружения, в котором по праву рождения находились разные люди, желавшие разного.

Казалось, что «по счастию» экономические интересы знати, купечества, даже крестьянства совпадали с идеологическим вектором внешней политики, апеллировавшим к высокой миссией освобождения христианских народов. Эти интересы и эти цели сходились на Босфоре. Поскольку же из многих исторических документов ясно, что русское правительство желало бы мирно доминировать над слабеющей Османской империей, спор о ключах Рождественской церкви в Вифлееме можно рассматривать как повод к войне, организованный теми державами, для которых она была наиболее целесообразной.

Поражение России в Крымской войне ударило не по материальному потенциалу нашей страны. Он оставался огромным, население динамично росло и пока еще воспитывалось в послушании властям. Поражение ударило по мистической стороне российского самосознания, заставило многих усомниться в благоволении Бога, Который не явил на Своих слугах, готовых к самопожертвованию, Своих сил. Но если спросить о природе такого сомнения, нетрудно будет заметить, что лежит она уже в области