Музей-заповедник А. С. Пушкина - Владимир Семенович Бозырев

декабре 1824 года: «У меня с тригорскими завязалось дело презабавное — некогда тебе рассказывать, а уморительно смешно».

Особенно преданной его обожательницей была ровесница поэта Анна Николаевна Вульф. Воспитанная в деревне, она много читала и обладала живым умом. Современники свидетельствовали, что она отличалась быстротой и находчивостью ответов в разговоре, что особенно обращало на себя внимание в обществе чрезвычайно остроумного Пушкина.

А. Н. Вульф была поражена незаурядной личностью поэта, когда он появился у них в Тригорском. Пушкин же относился к ней по-приятельски, чаще всего шутливо, не отвечая взаимностью на ее более глубокое чувство. «...С Аннеткою бранюсь: надоела!» — писал он брату из ссылки. Когда же Анна Николаевна досаждала ему нескрываемой пылкостью чувств, то Пушкин позволял себе даже колкости по отношению к ней. Вот как он, например, писал ей в июле 1825 года в Ригу: «Итак, вы уже в Риге? одерживаете ли победы? скоро ли выйдете замуж? застали ли уланов?» Далее он дает ей насмешливые советы: «Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо».

Безобидная насмешка над чувствами Анны Николаевны сквозит и в посвященном ей стихотворении «Хотя стишки на именины», которое поэт кончает словами:

Но предаю себя проклятью,

Когда я знаю, почему

Вас окрестили благодатью[22].

Нет, нет, по мненью моему,

И ваша речь, и взор унылый,

И ножка (смею вам сказать) —

Все это чрезвычайно мило,

Но пагуба, не благодать.

Несмотря на колкости Пушкина, Анна Николаевна не изменила своего отношения к поэту. Неразделенное чувство, по-видимому, доставляло ей страдание. Об этом говорят хотя бы эти строки ее письма к Пушкину: «Я говорю о вас возможно меньше, но мне грустно, и я плачу. Меня это компрометирует, я чувствую, но это сильнее меня; я не могу себя преодолеть... Это, конечно, очень глупо, т. к. я уверена, что вы уже думаете обо мне с большим равнодушием...»

И все же А. Н. Вульф была счастлива в те редкие минуты, когда Пушкин бывал внимателен к ней. В такие минуты Пушкин и вписал в альбом А. Н. Вульф посвященные ей стихи «Я был свидетелем златой твоей весны», «Увы, напрасно деве гордой», «Хотя стишки на именины».

Сердечное чувство к поэту Анна Николаевна сохранила до конца жизни, так и не выйдя замуж.

Непринужденной веселостью и шутливой полувлюбленностыо отличались отношения Пушкина к ее младшей сестре, тогда еще совсем юной Евпраксии Николаевне Вульф (дома ее называли Зина или Зизи).

Неистощимая на выдумки, веселая и общительная, заводила многих игр и развлечений в кругу тригорской молодежи, Евпраксия сразу же оказалась на дружеской ноге с опальным поэтом, которого она заражала своим весельем, жизнерадостностью. В одном из писем брату в ноябре 1824 года поэт сообщал, что «Евпраксия уморительно смешна», а в другом письме писал: «...на днях я мерялся поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы. След. из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила...»

Видимо, эта веселая шутка вспомнилась поэту, когда он в «Евгении Онегине» упоминал о Евпраксии:

...Вот в бутылке засмоленой,

Между жарким и бланманже,

Цимлянское несут уже;

За ним строй рюмок узких, длинных,

Подобно талии твоей,

Зизи, кристалл души моей,

Предмет стихов моих невинных,

Любви приманчивый фиал,

Ты, от кого я пьян бывал!

Евпраксия Николаевна, живая и отзывчивая, была непременной участницей бесед и жарких споров, особенно в те дни, когда в Тригорском кроме Пушкина бывали приезжавшие туда погостить А. П. Керн и Н. М. Языков. Она же чаще других приготовляла тогда для своих друзей любимую ими жженку. Ее брат А. Н. Вульф об этих минутах непринужденных дружеских встреч вспоминал: «Сестра моя Euphrosine, бывало, заваривает всем нам после обеда жженку: сестра прекрасно ее варила, да и Пушкин, ее всегдашний и пламенный обожатель, любил, чтоб она заваривала жженку... И вот мы из этих самых звонких бокалов... сидим, беседуем да распиваем пунш. И что за речи несмолкаемые, что за звонкий смех, что за дивные стихи то того, то другого поэта (Пушкина и Языкова. — В. Б.) сопровождали нашу дружескую пирушку!»

Пушкинские стихи украшали альбом Евпраксии Николаевны. Пушкин писал в ее альбоме, пожалуй, больше, чем в альбомах других тригорских барышень. Именно в ее альбоме записано исполненное жизненной мудрости стихотворение:

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило.

А когда однажды Евпраксия Николаевна разорвала не понравившийся ей мадригал, преподнесенный Пушкиным и Языковым, то Пушкин написал в ее альбом:

Вот, Зина, вам совет: играйте,

Из роз веселых заплетайте

Себе торжественный венец

И впредь у нас не разрывайте

Ни мадригалов, ни сердец.

Уже после ссылки поэт вписал в альбом Евпраксии Николаевны заключительную строфу шестой главы «Евгения Онегина». Дружеское отношение к Е. Н. Вульф Пушкин сохранил до конца своей жизни. В 1828 году он подарил ей вышедшие из печати четвертую и пятую главы «Евгения Онегина» с многозначительной надписью: «Евпраксии Николаевне Вульф от Автора. Твоя от твоих 22 февр. 1828». По-видимому, Пушкин сам хотел подчеркнуть связь между «деревенскими» главами «Евгения Онегина» и своей былой жизнью в Михайловском — Тригорском и отметить, что впечатления от тригорских барышень, и, может быть, в особенности от Евпраксии Вульф, он претворил в художественные образы Ольги и Татьяны.

Осенью 1835 года, приехав в Михайловское, Пушкин посетил Евпраксию Николаевну в ее новом имении Голубове (или Вреве) в 23 километрах от Тригорского, куда она переехала, выйдя в 1831 году замуж за барона Б. Вревского. Поэт провел в семье Вревских несколько дней, принимал участие в благоустройстве усадьбы, посадил в их саду несколько деревьев.

А через полгода, в апреле 1836 года, когда Пушкин приехал в Псковскую губернию на похороны своей матери в Святогорском монастыре, он снова, несмотря на весеннее бездорожье и тяжелое настроение, навестил в