Анатолий Елкин - Арбатская повесть

«В Херсоне, — вспоминает А. Кузьменко, — мне довелось познакомиться с известным советским разведчиком А. А. Лукиным. Мы оба работали в уголовном розыске, Александр Александрович одно время был моим заместителем. Невысокого роста, крепкий, с золотистой шевелюрой. Я порой удивлялся тому, как умело раскрывал он сложные преступления…

За время нашей совместной работы в уголовном розыске по инициативе А. А. Лукина было раскрыто много сложных преступлений, удалось обезвредить немало опаснейших бандитов».

И снова — засады, схватки, бои. Из года в год. Из десятилетия в десятилетие.

Великое множество книг, рассказывающих о подвигах чекистов, вышло в послевоенное время. И только перевернешь несколько страниц, обязательно попадется эта фамилия — Лукин…

Врач Альберт Вениаминович Цессарский в годы Великой Отечественной войны находился в десантном партизанском отряде полковника Д. Н. Медведева в глубоком тылу врага. После войны стал работать врачом в Москве. С 1952 года в периодических изданиях стали появляться его воспоминания и повести. Вначале, в 1954-м, — пьеса «Воспитание чувств» («Иван Груздев»), в 1956-м в издательстве «Советский писатель» — повесть «Записки партизанского врача», в 1960-м — в Военном издательстве Министерства обороны Союза ССР — повесть «Чекист» о своем командире Дмитрии Николаевиче Медведеве.

«Консультантом этой повести, — писал в предисловии к книге А. Цессарский, — стал участник многих из описанных здесь событий — Александр Александрович Лукин, ближайший друг и товарищ Медведева по чекистской работе, в годы Отечественной войны его заместитель по разведке в партизанском отряде».

На титуле повести «Чекист» А. Цессарский написал:

«Дорогому Александру Александровичу Лукину — боевому другу и командиру, вдохновителю этой книги, одному из славной гвардии дзержинцев, о которых написана повесть.

С глубоким уважением и горячей симпатией. А. Цессарский».

Сколь о многом говорят эти несколько строк!

В одном из писем домой, которое удалось переправить самолетом на Большую землю, А. Лукин писал тогда:

«За меня не беспокойтесь. Работа у меня спокойная, и для волнений нет никаких причин… От немцев мы — далеко и занимаемся вопросами в основном теоретического порядка…»

Родные, конечно, понимали, что Александр Александрович, по их выражению, «ставит очередную дымовую завесу», но, конечно, не имели представления о реальном положении дел.

Как и какими «вопросами теоретического порядка» занимался А. Лукин, красноречиво рассказывают даже немногие выдержки из книги Д. Медведева.

Разведчики уходят от преследования:

«Мы шли не дорогами, а пробирались незаметными лесными тропинками и болотистыми просеками. Мы не заходили в деревни, а обходили их стороной, да так, чтобы нас даже собаки не почуяли.

Мы шли по ночам, а днем отдыхали прямо на земле. Мы мокли в болотах и под проливными дождями. Комары не давали покоя. Они забирались под специально сшитые накомарники и впивались своими хоботками в лицо, шею, лезли в уши, нос, глаза.

У нас не было ни хлеба, ни картошки, и сутками мы шли голодные. В хутора и деревни заходили только разведчики, и то с большой осторожностью, чтоб не выдать, что где-то неподалеку движется отряд.

От местных жителей разведчики узнавали, что гитлеровцы гонятся за нами, что под видом пастухов или сборщиков ягод они посылают в лес своих агентов.

Бывало так. Партизан-разведчик, идущий впереди отряда, встретит в лесу подозрительных людей. Тогда отряд залегает в том месте, где его застала тревожная весть, и недвижно лежит час, другой, третий, пока связной не сообщит, что можно двигаться дальше.

Мы шли, преодолевая все препятствия, которые только мыслимы в пути, и двести километров по карте у нас фактически превращались в пятьсот километров, а может, и больше».

Жестокая это была «теория»:

«Переход… был для нас сложной боевой операцией. Первый бой мы провели с гитлеровцами у села Карачун, неподалеку от переезда через железную дорогу Ровно — Сарны. Немцы, видимо, узнали о нашем продвижении и устроили здесь засаду. После короткой перестрелки я решил отойти в лесок, чтобы выяснить, с какими силами врага мы имеем дело. Только мы отошли к месту засады, подошел поезд с карателями. Возможно, это подкрепление было вызвано по телефону.

Надо было во что бы то ни стало перейти через железную дорогу. Я решил нападать первым.

Едва каратели выгрузились и поезд отошел, раздалось наше партизанское «ура». Такого натиска немцы не ожидали. В военном деле стремительный и неожиданный натиск всегда дает преимущество. Мы уничтожили человек двадцать гитлеровцев и пятерых взяли в плен».

Но и на этом ничто не закончилось.

«К вечеру, — рассказывает Д. Медведев, — следующего дня — новый бой. Наше передовое охранение, передвигаясь по прямому, как стрела, большаку в направлении села Берестяны, неожиданно было встречено пулеметным и ружейным огнем. Враги стояли лагерем в лесу, метрах в ста от дороги, а у дороги была их засада.

На этот раз бандиты упорно сопротивлялись. Бой длился два с половиной часа. С трудом удалось пробить себе дорогу!..»

И так — день за днем:

«В лагере под Целковичи-Велки мы задержались значительно дольше, чем предполагали. Ожидаемый из Москвы груз с боеприпасами и питанием для рации все не прибывал, да и командование не разрешало нам пока возвращаться на старое место.

— Разрешите мне отправиться к Берестянам, — обратился ко мне Лукин. — Разведчики нервничают, рвутся в Ровно.

Я согласился, и Александр Александрович с ротой бойцов и группой разведчиков направился в Цуманские леса.

Уже через три дня через Москву мы получили радиограмму от Лукина. Он сообщал, что после перехода железной дороги неожиданно столкнулся с вражеской бандой и здорово расчесал ее.

Через неделю было получено разрешение на переход в район Ровно всего отряда».

Чем только не приходилось Лукину заниматься! Это — свидетельства того же Д. Медведева:

«Присмотревшись к хлопцу, мы решили готовить из него разведчика и связного, и Александр Александрович Лукин стал с ним заниматься отдельно… На одном фольварке нам попались пишущие машинки с украинским и немецким шрифтами. На этих машинках Цессарский печатал по образцам любой документ. А Лукин умел мастерски подделывать подпись любого начальника».

Впрочем, эти его в мирное время явно наказуемые акции не обходились без казусов:

«Однажды произошел такой казус. Соседний партизанский отряд попросил выдать им какой-либо документ, по которому их разведчик мог бы сходить в Луцк. Мы им дали «командировочное удостоверение», но не сказали, откуда его достали. С этим удостоверением их разведчик ходил в Луцк и благополучно вернулся. Они послали другого, тот тоже вернулся. Надо было еще раз послать, но указанный в «командировке» срок истек. Тогда они уже сами сделали на этом документе продление и подделали подпись. Обо всем этом мне и Лукину рассказал сам командир отряда, когда приехал к нам в лагерь.

— Такой у меня парень нашелся — подделал подпись, не отличишь от настоящей!

Лукин состроил гневную гримасу, вскочил и закричал:

— Это же уголовщина! Как вы смеете подделывать, документы? Я буду привлекать вас к судебной ответственности! Вы подделали… мою подпись!

Командир сначала опешил, растерялся, а потом наша землянка огласилась дружным, долгим хохотом».

Но одной из главных задач была, конечно, подготовка легендарного нашего разведчика Николая Кузнецова к выходу на «легализацию».

«Готовили мы Николая Ивановича очень тщательно. Вместе со Стеховым и Лукиным обсуждали каждую мелочь его костюма. Мы подобрали ему по ноге хорошие сапоги; по его фигуре был подправлен трофейный немецкий мундир, на который мы прикалывали и перекалывали немецкие нашивки и ордена. Все это делалось втайне от всего отряда. Ведь и у нас мог быть подосланный врагами агент. Поэтому, как ни тяжело было соблюдать конспирацию в условиях лагеря, мы завели такой порядок: никто из партизан не должен знать того, что его лично не касается.

В лагере Кузнецов носил обычную свою одежду. Если он уходил на операцию в немецкой форме, то об этом знали только участники операции.

Подготовка длилась трое суток».

Да, нелегко, подчас казалось невозможным, было выполнить приказы, которые передавала Москва:

«…Определить численность и состав войск, перебрасываемых в район Курской дуги».

«…Любой ценой уничтожить двухколейный железнодорожный мост через реку Горинь между Здолбуново и Шепетовкой. Повреждение моста прервало бы снабжение фашистской армии в самое трудное для гитлеровцев время — в разгар наступления» (начало битвы на Курской дуге. — А. Е.).