Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э. - Питер Браун

VII–VIII веках. Социальные группы, сформировавшиеся в результате развития позднеантичного мира, чувствовали, что их жизнь продолжается in vacuo198, но, во всяком случае, с большим удобством и уверенностью в себе. Вывоз зерна из Египта в Константинополь был отменен. Появился большой Общий рынок199 торговцев и ремесленников: впервые копт и перс смогли работать бок о бок над великолепными зданиями вроде дворца в Мшатте. Впервые после разгрома Хосрова II Парвиза правление твердой рукой и возобновление ирригационных работ вернулось в Месопотамию – особенно в правление Аль-Хаджжаджа (692–724), бывшего школьного учителя и одного из величайших администраторов в истории Средних веков. Как только буря арабского войска уходила за горизонт, население Ближнего Востока спокойно усаживалось любоваться солнцем.

В то время как арабский флот окружал Константинополь, местные каменщики и мастера мозаики создавали (в Куполе скалы в Иерусалиме и в Большой мечети Дамаска) здания столь же величественные, как и те, какими Юстиниан I одаривал провинцию. В Кусайр-Амра сирийские художники начала VIII века украсили дворец арабского аристократа фресками, которые представляют собой последнее чистое и незамутненное проявление эллинистической утонченности. Вдали от изможденного мира Северного Средиземноморья сирийские аввы спокойно читали Платона и Аристотеля, а последний отец византийской Церкви – святой Иоанн Дамаскин – подводил итог православной традиции прошедших веков под защитой двора халифов, где он состоял в финансовой должности, которую впервые занял его прадедушка при императоре Ираклии.

К 800 году традиции, сформированные в поздней Античности в разных странах Средиземноморья, резко разошлись между собой. Выйдя из кризиса арабского завоевания, Византия столкнулась с тем, что ее античное наследие уменьшилось до стен Константинополя. Идея Римской империи была еще очень даже живой на улицах города, в величественных церемониях императорских процессий; и небольшой кружок клириков и придворных поддерживал – в Константинополе – стандарты культуры, некогда доступные жителям любого заслуживающего внимания греческого городка в Поздней Римской империи. В Риме древняя слава все еще пребывала в разреженной клерикальной форме. Далеко к северу, при дворе Карла Великого, космополитичный кружок клириков, многие из которых были выходцами из Ирландии или северной части Британии, то есть из стран, которые никогда не знали римского владычества, принялся подражать – и довольно сносно – придворным интеллектуалам времен Авсония и Сидония Аполлинария.

В Византии и на Западе, таким образом, основания культуры или истощились, или нуждались в мучительном восстановлении силами малочисленной элиты в чуждом окружении. Повсюду в Арабской империи эти позднеантичные формы культуры, напротив, успешно продолжали существовать. На Ближнем Востоке VIII–IX веков их насыщенная жизнь привлекла к себе внимание арабских правящих классов. Но когда это случилось, традициям Греции и Рима – средиземноморского побережья – пришлось вступить в соревнование с традициями Сасанидской державы – Восточной Месопотамии и огромной территории Иранского нагорья, просторные земли которого были известны арабам как Хорасан.

Арабская аристократия не могла удерживать власть в своих руках бесконечно, поскольку арабское превосходство подрывалось самим исламом. Ислам делал равными всех, кто в него обращался, независимо от их расового происхождения. Это открывало путь одаренным или амбициозным неарабам. Мусульмане сирийцы и персы стали опорами исламской цивилизации: они становились администраторами, адвокатами, теологами и даже, всего через сотню лет, профессорами арабской поэзии. Средневековый ислам по большей части был творением мусульман-неарабов.

Таким образом, Арабская империя VIII–IX веков должна была столкнуться с той же проблемой, что и Римская империя III века: внезапное размывание гордой своими традициями олигархии в интересах сильного государства. Так же как узость установок традиционной греко-римской аристократии растворил распространенный и энергичный патриотизм жителей римских провинций в IV веке, неарабские мусульмане пришли на помощь арабской империи. В результате культура правящего класса расширила свое присутствие: точно так же как новые пути к власти в IV и V веках обеспечили распространение латинской и греческой культуры, так и – в гораздо более широком масштабе – восприятие арабского языка и образа жизни сделало двор доступным для жителей провинций Ближнего Востока. Точно так же как в период поздней Античности сирийцы, египтяне и каппадокийцы, читая Гомера, включали в свою жизнь идеалы поведения, созданные на основании приключений микенских вождей, так и от Кордовы до Самарканда образованные люди совершенно разного происхождения и определенно городские по предпочтениям разговаривали на классическом арабском языке и считали, что ведут себя так же, как истинные сыны шатров. Но если в Римской империи IV–V веков традиционная культура правящего класса продолжала господствовать, продолжала быть тем дарителем, чьими благами отсталые провинции были рады воспользоваться, то в Арабской империи VIII века тысячелетняя культура обрела голос вновь – после перерыва, произошедшего во время бедуинского правления, – вместе с приходом к власти неарабских мусульман.

Таким образом, именно конец VII – начало VIII века, а не эпоха первых арабских завоеваний являются поворотным пунктом в истории Европы и Ближнего Востока. Это произошло сначала в ходе затяжного противостояния с Византией. В последние десятилетия VII века границы между христианским и мусульманским мирами стали заметно жестче. В 680/1 году VI Вселенский собор в Константинополе полагал, что патриархаты Антиохии, Иерусалима и Александрии больше не принадлежат византийскому христианскому миру. В 695 году были отчеканены первые полностью арабские монеты. В 699 году арабский язык заменил греческий в канцелярии Дамаска. Между 706 и 714 годами была построена Великая мечеть Дамаска, с тем чтобы затмить досаждающее великолепие имперских церквей Сирии и Палестины. Восточное Средиземноморье начало обретать исламский лик.

Дамасские халифы поставили на карту всю свою власть в противостоянии с Византийской империей – Rūm. Но Константинополь выстоял: крупные морские экспедиции в 677 и 717 годах были отбиты под стенами города. Не может быть сомнения в том, что в это время Византия спасла Европу: но, отражая атаки мусульман из Сирии, византийские императоры, не желая того, навсегда потеряли Ближний Восток.

Ибо, проиграв средиземноморскую партию, Омейядский халифат оказался не способен контролировать недовольных мусульман Месопотамии и собственно Персии (Хорасана). Правление Омейядов сменилось династией, поддерживаемой исламизированными персами, – династией Аббасидов. Переворот начался в Иране в 750 году; его успех был закреплен основанием Багдада в 762 году. Это было концом арабского превосходства. Как написал некий мусульманин следующего века: «Династия Омейядов являлась арабским владычеством, а Аббасидов – персидским владычеством»200.

Итак, в конце концов традиции Хосрова I Ануширвана одержали победу над традициями Юстиниана I. Дамасские халифы посадили арабскую державу на менее плодородную почву, нежели рассчитывали. Они недооценили чувства христианской солидарности в Египте и Сирии, усиливавшегося со времен Юстиниана. Сирийцы и копты привыкли сохранять свою идентичность вопреки недоброжелательности властей. Став подданными Омейядов, они