Александр Говоров - Византийская тьма

— Откуда они могли узнать?

— О, принц, в столице есть немало желающих на шпионаже подработать в пользу разбойников этих.

— Да, ты прав, ты прав… И агаряне, они ведь очень хитрющие звери!

Они подскакали к своим оруженосцам под купою орехов, соскочили на песок. Загородившись конями, на фоне блистающей игры морских волн, они были менее заметны. «Береженого Бог бережет», — уверял Каллах.

— Говорил я, надо было сабель сто с собою брать, — ворчал он. — У них тут, клянусь святыми мощами, за горой небось целое полчище стоит.

Принц его не слушал, всматривался в мощеную ленту римской дороги, уходящую в глубь гор. Оттуда должен был появиться ожидаемый караван или конвой.

И вдруг что-то произошло. Иноверцы с гортанными кликами понеслись назад, некоторые описывали круг, как будто готовые вернуться, и все-таки скакали назад. Через полчаса они окончательно исчезли за кромкой горизонта, как память о злом сне.

Принц улыбнулся:

— Намял им, видимо, бока уважаемый Пупака.

И тут же из-за серых монолитов скалы Орлиного гнезда стали показываться на неспешных конях люди Пупаки.

— О-ге! — завидев принца, стали приветствовать его стратиоты, поднимая копья и потрясая ими. Из тесной расщелины Орлиного гнезда выезжало все больше людей и повозок, начинали заполнять приморскую равнину.

— Где же славный Пупака?

— Он едет в конце каравана, где повозки с ранеными. Нет, нет, он сам не ранен, но там одного акрита только что поцарапало. Его подлечивают на ходу, чтобы не замедлять движения.

Перед сумрачным принцем потянулся караван, сформированный в столице, сопровождаемый конвоем из стратиотов Пафлагонской фемы, поэтому и называвшийся в просторечии — конвой. Бравые стратиоты ехали все как на подбор усатые, в трофейных восточных кольчугах. Два молоденьких попа в новых бархатных камилавках ехали на ушастых мулах к месту своего служения, в новые приходы. А вот целая толпа теток, несмотря ни на какие передряги сумевших на столичном базаре сделать бизнес и возвращавшихся с песнями и остротами, в том числе по поводу стратиотских усов.

— Отец!

Ба! Какими судьбами! Да это же его собственные, принца Андроника, дочери — старшая, Эйрини, Ира, и младшая, Феофила, Фия. Старшую мы уже знаем, а младшая была еще совсем девочка, любящая с некоторым вызовом наряжаться: хотя был пост, но на ней красовался серебряный тимпанчик и прозрачный покров, который вообще-то в дорогу не надевают.

— Я очень рад, очень рад, девочки… Удивлен только, меня о вас не предупреждали. Что-нибудь случилось?

— Мама узнала, что от вас пришел конвой. Говорит, поезжайте к нему, тут такое может завариться! А мне как раз очень был недосуг, у нас же свадьба! Ты знаешь Теотоки, племянницу Ангелиссы, которую ты всегда перечницей называешь? Да не Теотоки, Ангелиссу! Представляешь, она за Врану выходит, да не Ангелисса, а ее племянница, Теотоки, моя подруга. А ведь ему семьдесят лет! Да не Ангелиссе же, а жениху, жениху, Вране… Ах, папа, тебе бы всегда шуточки только шутить!

— Хорошо, хорошо, вы приехали, мы очень рады. Поезжайте на усадьбу, а там со всем разберемся, кто жених, кому семьдесят лет…

Пока принцессы разговаривали с отцом, из многочисленных их повозок с имуществом повылезала челядь — пучеглазые горничные, затрапезные няньки, шуты, приживалки, замшелые какие-то монахи, наверное, учителя. «И это в столице мира живут! — подумал Андроник. — Где хоть они таких набрали?» Ира скомандовала ехать, и они, перестав осматривать принца, полезли обратно в повозки.

— Ге, Фамарь! — воскликнул Каллах, ухватив за полу одну из принцессиных спутниц. — Ты-то как здесь оказалась? Дозвольте, ваше высочество, с нею переговорить, это моя старая приятельница.

Накрашенная, насурмленная, изрядно потасканная жизнью Фамарь, завидев Каллаха, протянула к нему руки, и тотчас ветер сорвал с нее шляпку и шарфик и понес к берегу, а свита принцесс с оханьем и визгом пустилась их ловить.

Андроник рассмеялся и отправился дальше, в конец каравана. Каллах, шедший за ним, спросил:

— А вы знаете, пресвятейший, кто эта дама, Фамарь?

— И кто же эта дама?

— Сразу видно, что вы давненько в столице не бывали.

— Ну кто же, кто же?

— Это главная циркачка в столичном ипподроме. У нее даже прозвище — Мать циркачей.

— А что же она делает при моих дочерях?

— Не знаю, господин, может быть, уроки дает?

— Опомнись, Каллах, какие может давать уроки принцессам Мать циркачей?

В конце каравана, чтобы не смущать впереди идущих лошадей, передвигалась неуклюжая повозка, запряженная ко всему равнодушными волами. В ней ехал тот, ради которого, собственно говоря, и посылался весь этот конвой.

Это был дрессированный для охоты индийский леопард, экзотическое клыкастое, усатое и вечно сонное существо. На подошедшего сюзерена оно не удостоилось сначала даже и взглянуть, пока один из погонщиков не стегнул бичом по прутьям клетки. Тогда леопард изволил приподнять свою огромную кошачью голову и взглянуть на людей заранее ненавидящим взглядом.

— Ничего, мы с тобой подружимся, — как равный равному, усмехнулся ему принц.

Целое село надо было продать, чтобы купить этакого красавца. Вернее, даже не купить, а перекупить, и из-под носа самого Мануила, который тоже был большой дока до охотничьих утех. В комплекте с леопардом продавался и его дрессировщик — смуглый и щекастый индиец в чалме и с несчастными черными глазами. Сложив ладони, он преклонился перед властелином, и тот ему тоже отпустил его долю поощрения.

А вот и Пупака, озабоченно идет от последней фуры, где был помещен раненый. Принц тоже пожелал взглянуть, и ему приподняли борт у повозки. Внутри на седельных подушках лежал в забытьи немолодой уже воин с задиристыми усиками и бородкой.

— Кто это? — спросил принц.

— Ласкарь, местный житель, возвращался из столицы.

— Как, из тех Ласкаридов?

— Да, пресвятейший, из тех. И еще родственник Ангелов.

— Смотри-ка! Что ж я его не знаю?

— Он ведь акрит, то есть пограничный поселенец. А жизнь акрита известна, тот же отшельник, только вместо молитв и песнопений у него погони и атаки.

— Что же он едет один, если он акрит? У любого акрита есть и слуги и оруженосцы!

— Не знаю. У него какое-то деликатное дело было в столице…

Ласкарь стонал и хрипел, он ничего не понимал, не чувствовал. Возница сердобольно менял у него на лбу компрессы. Стрела попала в самое сращение шеи, где она сходилась с ключицей. Кончик стрелы был вынут неумело — рана кровоточила, хлюпала при дыхании.

— И врачей-то хороших нет, — соболезновал принц.

— А твой Евматий?

— Мой секретарь? Ну, он поэт, а меня пользует лекарствами, которые я сам прописываю себе.

Андроник пощупал пульс раненого на виске. Пульс был сильный, хотя и частый. Бог даст, природа возьмет свое.

— Да зачем он ездил в столицу? Тяжба какая-нибудь?

— Невеста у него пропала. Выкрали, что ли…

— Ну и не нашел?

— Как видишь…

— В нашей небесной державе что с возу упало, пиши пропало. А как он с вами попал здесь в эту передрягу?

— Когда перед Орлиным гнездом иноверцы пытались нас припугнуть, в атаку на нас пошли, мы все молчали, терпели, хотя как они нас ни обзывали. А этот акрит нам заявляет: «Как вы можете терпеть? Они не только вашего царя и ваш народ обматерили, они не пощадили самого имени Богородицы вашей, царицы небесной…» И как схватил от повозки дубовую оглоблю…

— Ясно, — усмехнулся принц точно так же, как усмехнулся на леопарда. — Есть еще люди в нашем царстве. Ну а что там на стогнах и на торжищах столицы столиц?

— В столице столиц все кипит. Все чают твоего возвращения. Обе Марии грызутся с переменным успехом. Новый василевс гоняет обруч. Твоя всепресветлейшая бывшая супруга, вручая мне обеих твоих красавиц, да будет над ними благословение Божие, на словах тебе велела передать: пора!

— А что говорит мудрец Сикидит?

— А он говорит, что виноград еще не созрел, чтобы уже пришел к нему давильщик…

— О, вот это сказано! Виноград еще не созрел! — принц даже захохотал, снял шлем, под которым оказалась вязаная шапочка. Снял шапочку, под ней обнажилась совершенно лысая голова. Принц принял у Каллаха полотенце и вытер свою лысину досуха. — А что же сам-то великий чародей к нам не жалует? У нас уж половина столицы, я думаю, перебывала, несмотря на войну.

— У него какие-то заботы в потустороннем мире. Я тебе рассказывал, как при мне, еще на Кавказе, он вызвал с того света не то духа какого-то, не то даже диавола. Так тот теперь у него буянит, помощника его убил, мирного аптекаря.

Андроник резюмировал: каждый раз, как конвой приходит, новостей на целый год хватает. И велел трубить поход на самый уже Энейон, его усадьбу.