Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Игоревна Тогоева

внимания, очень быстро о них узнали соседи, которые принялись судачить (les voisins en parlerent) о ее недостойном поведении. Масла в огонь подлило и то обстоятельство, что месье Анотен состоял в законном браке, чем жители Лана особо возмущались: «Хоть он и был женат, но заводил интрижки на стороне, и об этом все узнали от женщин, которых он посещал»[698]. В конце концов, соседи перешли к решительным действиям, и их перепалки с прево стали-таки предметом рассмотрения в суде.

Возможность наладить личную жизнь и выйти замуж для Колетт Ла Бюкет оказывалась проблематичной еще по одной причине – из-за наличия у нее внебрачного ребенка. Мальчик (имени которого, надо сказать, мы из материалов дела так и не узнали), вероятно, все это время жил с матерью исключительно благодаря материальной поддержке ее любовника Жана дю Буа, а после его смерти – его бывшего начальника Гийома д'Анферне, с которым нашу героиню также связывали не совсем понятные отношения. Подобный вариант, насколько можно судить, был счастливым и редким исключением из правил. Значительно чаще нежеланных детей, являвшихся для их матерей обузой, старались подбросить в монастыри, церкви или богадельни[699]. Именно так решила поступить еще одна героиня Алома Кашмаре, Колетт Фелип (Colette Phelipe), дело которой рассматривалось в Шатле в 1392 г.[700] Забеременев от своего сожителя, она вскоре лишилась его поддержки и вынуждена была зарабатывать на жизнь в одиночку, нанявшись служанкой в частный дом, хотя, по мнению ее хозяина, проституцией не занималась[701]. Тем не менее, спустя всего 15 месяцев после рождения дочери, женщина оставила ее у входа в собор Парижской Богоматери, где ребенка и обнаружили свидетели, также допрошенные в суде[702]. К сожалению, мы не знаем, чем закончился данный процесс и какой приговор был вынесен в отношении Колетт, поскольку на ее деле регистр обрывается. Одно можно сказать точно: судьи сочли ее «публичной женщиной», не имевшей средств для содержания дочери, а потому бросившей ее на произвол судьбы и попытавшейся обвинить в этом посторонних лиц[703].

Убийство ребенка также являлось для женщин, не состоявших в браке, одним из распространенных способов избавиться от обузы и скрыть собственный позор. Так, в одном из писем о помиловании за 1406 г. упоминалась некая 17-летняя горничная, которая задушила своего новорожденного сына, поскольку

очень страдала [от боли] и мучилась угрызениями [совести], совершенно лишилась разума и сил и не знала, что делать…, а также потому, что не имела никого, кто бы ей помог[704].

Впрочем, подобный выход из положения искали не только проститутки или незамужние девицы, но и вполне, на первый взгляд, добропорядочные особы. Например, в 1405 г. оказалась помилована 28-летняя вдова из Амьена, которая утопила своего младенца,

дабы избежать позора для себя и своих родителей и друзей, а [также] из страха, что ее брат, [реакции] которого она опасалась, узнай он [о родах], задушит ее и убьет[705].

Тем не менее, Колетт Ла Бюкет не пошла на столь крайние меры, несмотря на то, что родители всячески попрекали ее внебрачным сыном. Мальчик продолжал жить с матерью, и в споре с Жаном Ле Мерсье он выступил ее главным помощником, если не сообщником. Та же метаморфоза произошла, по всей видимости, и с неким Ришаром из Сен-Дени, молодым человеком десяти лет, который в том же 1391 г. свидетельствовал в суде королевского прево Парижа против Марион де ла Кур (Marion de la Court) – местной прачки, а по совместительству «проститутки, женщины веселого образа жизни, собственным телом и в меру сил доставляющей удовольствие своим компаньонам»[706]. Обвиняемая регулярно промышляла воровством, а мальчик помогал ей в этом ремесле, отвлекая на себя внимание клиентов, владельцев таверн и челяди в богатых домах, куда удавалось проникнуть его хозяйке[707]. В своих показаниях в суде Марион постоянно отзывалась о Ришаре как о слуге (son varlet)[708], который обычно сбывал краденое, да и сам не брезговал мелким воровством. Однако перед казнью, стоя на краю ямы, в которой ее должны были закопать живьем как закоренелую преступницу[709], она внезапно назвала его сыном[710]. Любопытно, что мальчик, несмотря на обвинения, выдвинутые против него его хозяйкой (или матерью), не был арестован и после ее смерти, по-видимому, пополнил ряды многочисленных малолетних попрошаек, которыми так славился средневековый Париж[711]. Примерно такая же участь могла ожидать и сына Колетт Ла Бюкет, учитывая, что нашу героиню изгнали из столицы королевства.

Оставался последний способ устроить судьбу, не подвергая жизнь ребенка опасности и не принуждая его заниматься противозаконной деятельностью. Именно на такой вариант и рассчитывала, вероятно, Колетт. Жан Ле Мерсье мог признать ее сына своим, дать ему имя и назначить содержание. Подобных примеров история средневековой Франции знала немало. И если Жан, будущий граф Дюнуа (ок. 1402–1468), бастард Людовика, герцога Орлеанского (1372–1407), родился у знатной женщины – Мариэтт д'Энгьен (Mariette d'Enghien)[712], то упоминавшийся ранее королевский прево Парижа Амбруаз де Лоре являлся отпрыском незаконнорожденной, но затем признанной официально дочери сеньора Гийома де Пре, имевшего связь со служанкой[713]. Похожая ситуация повторилась век спустя с Гийомом, бастардом Пуатье, сыном графа Шарля II де Пуатье († 1455), королевского советника и камергера, и его служанки Беатрис. Гийом являлся верным сподвижником Карла VII, занимал пост сенешаля в графстве Валентинуа, а в 1461 г. стал опекуном сводного брата Эймара – законного наследника отцовского титула[714]. И хотя, как справедливо отмечают исследователи[715], наличие бастардов отнюдь не приветствовалось среди французских обывателей, поскольку вело к диффамации их матерей (как, впрочем, и отцов)[716], знатные сеньоры королевства, напротив, в XIV–XV вв. охотно признавали своих незаконнорожденных детей, наделяли их титулами и состоянием, обеспечивали им высокие должности в армии, при дворе или в церковной иерархии и таким образом создавали новые и весьма полезные для себя социальные связи[717]. Иными словами, теоретически мы можем предположить, что, сложись ситуация иначе, Жан Ле Мерсье не отказался бы от сына-бастарда и так же, как и многие его знакомые и коллеги, принял бы его в свою семью[718]. Тем не менее, скандал, который учинила Колетт Ла Бюкет в его доме и который, по мнению судебных чиновников, мог повлиять на отношения сира де Нувийона с законной супругой и даже привести к их разводу[719], не позволил ее мечтам осуществиться. Напротив, за свое преступление наша героиня заплатила весьма дорогую цену. Как мы помним, ее не только выставили к позорному столбу, что