Юрий Семенов - ВЫПУСК 3 ИСТОРИЯ ЦИВИЛИЗОВАННОГО ОБЩЕСТВА (XXX в. до н.э. - XX в. н.э.)

Деление человеческого общества в целом на центр и периферию возникло еще в эпоху Древнего Востока и с тех пор не исчезало. Первоначально вся периферия была внешней. С возникновением центрального исторического пространства она распалась на внутреннюю, входившую вместе с центром в это пространство, и внешнюю, находившуюся за ее пределами. С превращением центрального исторического пространства во всемирное историческое пространство внешняя периферия исчезла, осталась только внутренняя.

Ни в одну из прошлых эпох ни вся внешняя, ни вся внутренняя периферия никогда не находились в зависимости от центра. Наряду с зависимой периферией всегда была и независимая. К рубежу XIX-XX вв. вся периферия, которая целиком стала к этому времени внутренней, оказалась в зависимости от центра. Понятие периферии стало совпадать с понятием зависимой периферии.

Если воспользоваться понятием исторического мира, то к началу XX в. человеческое общество в целом стало в основном состоять из двух таких миров: ортокапиталистического, супериорного и паракапиталистического, который был инфериорным, латеральным. В свою очередь латеральный, паракапиталистический мир подразделялся на несколько субмиров, которые в основном совпадали с соответствующими зонами всемирного исторического пространства. Все прочие деления потеряли свое значение.

Хотя первобытные, включая варварские, общества все еще продолжали кое-где существовать, они повсюду вошли в состав тех или иных геосоциальных организмов. Вся населенная людьми территория земли оказалась разделенной на геосоциальные организмы. Варвары, оказавшись в подчинении у классовых обществ, перестали играть какую-либо роль в истории.

5.4. Конец нового времени. Первая волна социорно-освободительных революций (1895-1917 гг.)

Так как к началу XX в. капитализм в Западной Европе окончательно утвердился, то эра буржуазных революций для большинства ее стран ушла в прошлое. Зато для остального мира и, в частности, для России наступила эпоха революций, но иных, чем на Западе.

Когда историки пытаются понять процессы, происходившие в странах периферии, они исходят из тех представлений, которые сложились у них на материалах истории Западной Европы. Рисуется примерно такая картина. Когда в этих странах начинает развиваться капитализм, то он неизбежно сталкивается с препятствием в виде докапиталистических отношений. Неизбежным становится конфликт, который разрешается либо путем реформ, либо революции. Если при этом учесть, что многие историки считали докапиталистические классовые отношения, существовавшие в периферийных странах, феодальными, то совершенно естественным был взгляд на эти реформы и эти революции как на обычные буржуазные.

В действительности все обстояло значительно сложнее. Прежде всего докапиталистические классовые отношения в периферийных странах не были феодальными. Они были либо древнеполитарными (Азия, Северная Африка), либо парафеодальными (Центральная Европа, Россия, Латинская Америка). Далее, все эти докапиталистические классовые отношения были теснейшим образом связаны с проникавшими извне капиталистическими отношениями. Возник особый единый обшественно-экономический уклад, включавший в себя в качестве моментов капиталистические и докапиталистические классовые отношения, - и тем самым особый способ производства, который уже был выше назван паракапиталистическим.

О теснейшей взаимосвязи и даже взаимопроникновении капиталистических и докапиталистических отношений в периферийных обществах говорили многие исследователи, в частности, почти все сторонники теорий зависимого развития. Например, Х. Алави в своей работе "Структура периферийного капитализма" (1982) подверг критике, как он считал, ортодоксально-марксистский взгляд, согласно которому капиталистические и докапиталистические отношения находятся в непримиримом противоречии друг с другом и поэтому становление первых означает разложение и гибель вторых. В действительности же, в зависимых странах капиталистический способ производства и докапиталистические способы производства находятся не в антагонистических, а в симбиотических отношениях. Капиталистические отношения, проникая в эти страны, втягивают, вбирают в себя докапиталистические отношения. Докапиталистические отношения в этих странах трансформируются и интегрируются в капитализм. Совмещение, сочленение (articulation) капиталистических и докапиталистических отношений принадлежит к числу тех особенностей периферийного капитализма, которые отличают его от капитализма метрополии.[39]

О гибридном характере периферийных экономик писали и другие сторонники теории зависимости, в частности, С. Фуртадо в книге "Развитие и недоразвитие" (1964). Но гибридность этих экономик он понимал как простое сосуществование капиталистических и классовых докапиталистических отношений. В действительности же в этих странах имело место взаимное проникновение и сращивание капиталистического и докапиталистических укладов, результатом которых было возникновение одного гибридного уклада и тем самым способа производства - паракапиталистического.

Различные варианты этого способа производства отличаются тем, какие именно докапиталистические классовые отношения в него абсорбированы. И тормозом в развитии производительных сил периферийных обществ были не просто докапиталистические отношения, а сам паракапитализм. Поэтому революции в этих странах с неизбежностью были революциями не просто антиполитарными и антипарафеодальными, а антипаракапиталистическими и уже в этом смысле антикапиталистическими. Но не только в этом смысле.

Ведь возникновение и сохранение паракапитализма в странах периферии было обусловлено влиянием ортокапиталистического западного центра и зависимостью этих стран от него. Поэтому антипаракапиталистические революции с неизбежностью были направлены против зависимости от ортокапиталистических стран и тем самым и против ортокапитализма. Эти революции были освободительными, точнее, социорно-освободительными и антикапиталистическими. В одной части периферийных стран они были буржуазными антибуржуазными революциями, в другой - полностью антибуржуазными.

Момент борьбы против зависимости от ортокапиталистического центра выступал на первый план в тех периферийных странах, которые были колониями. Это давно замечено, и революции в них было принято в нашей литературе называть национально-освободительными. В других странах периферии, которые хотя и были зависимыми, но формально сохраняли суверенитет, он не выступал столь отчетливо, но всегда имел место.

Первые революции в паракапиталистическом мире - национально-освободительные движения в двух испанских колониях: на Кубе (1895 г.) и на Филиппинах (1896-1899 гг.). Начало XX в. было ознаменовано целой серией революций в зависимых странах Европы, Азии и Латинской Америки: в России (1905-1907 гг.), Иране (1905-1911 гг.), Турции (1908-1909 гг.), Китае (1911-1912 гг.), Мексике (1911-1917 гг.). Это была первая волна социорно-освободительных революций.

Революция в России назревала давно. Отмена крепостного права в 1861 г. и последовавшие за ней другие реформы открыли дорогу капитализму. Однако его развитие в России шло далеко не по прямой линии. В частности, в сельском хозяйстве на смену крепостническим связям пришли не столько капиталистические, сколько магнарные отношения (отработочная система). А главное - российский капитализм возникал как капитализм периферийный, паракапитализм. Становление капитализма в России было одновременно и превращением ее в страну, находящуюся в зависимости от Запада.

С конца XIX в. в страну шел поток капитала из стран центра в двух основных формах. Одна из них - инвестиции в русскую промышленность, которые, несомненно, способствовали индустриализации страны. Другая - займы, которые предоставлялись царскому правительству и использовались в разных целях, включая и вложения в производство.

К 1915 г. иностранные инвестиции достигли суммы 2224,9 млн золотых рублей. 32,3% из их приходились на Францию, 24,8% - Великобританию, 19,8% - Германию, 14,5% - Бельгию, - 5,2% - США.[40] Под контролем иностранного капитала находились добыча железной руды и марганца, угля, нефти, платины, металлургическая, электрическая и электротехническая промышленность.[41]

Во второй половине XIX в. стал быстро нарастать внешний долг. Цифры, приводимые разными исследователями, далеко не одинаковы, что во многих случаях связано с тем, что одни из них называют только "чистый" государственный долг, а другие учитывают и гарантированные государством долги, прежде всего железнодорожные. Уже к началу 60-х годов XIX в. внешняя задолженность правительства превышала 500 млн рублей. К началу 90-х годов она достигла 3 млрд рублей.[42]