Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

Артиллерийская пальба изменила погоду. Небо заволокло тучами, поднялся сильный ветер и разогнал дым, скрывавший от нас английские укрепления. Это было великолепное зрелище: на темном, свинцовом небе четко вырисовывались серые стены с башнями и бойницами, яркие флаги, длинные ряды огненных языков и белых дымков. Но тут ядра со свистом начали вспахивать вокруг нас грязь, и я сразу утратил интерес к пейзажу.

Одно английское орудие стало к нам пристреливаться все точнее и точнее. Жанна сказала, указывая на него:

- Милый герцог, отойдите, а не то эта штука убьет вас.

Герцог Алансонский повиновался, но на его место опрометчиво встал господин дю Люд, и ему тотчас оторвало голову ядром.

Жанна выжидала удобного момента, для атаки. Наконец, часов около девяти, она крикнула:

- Теперь - на приступ! - И трубы протрубили атаку.

В тот же миг отряд назначенных для этого людей двинулся туда, где наша артиллерия разбила верхнюю часть стены на большом протяжении. Отряд спустился в ров и начал устанавливать осадные лестницы. Скоро подоспели и мы. Герцог считал, что для штурма еще не настало время. Но Жанна сказала:

- Неужели вы робеете, милый герцог? Разве вы не помните, что я обещала доставить вас домой невредимым?

Во рвах закипела работа. Солдаты противника высыпали на стены и обрушили на нас град камней. Один англичанин исполинского роста причинял нам больший урон, чем целая дюжина его собратьев: он оказывался каждый раз в том месте, где мы надеялись взобраться, и бросал в нас огромные и крайне неприятные камни, которые давили людей и рушили лестницы, - и при этом каждый раз хохотал до упаду. Но герцог скоро покончил с ним. Он отыскал славного канонира Жана из Лотарингии и сказал ему:

- Ну-ка, поупражняйся в меткости - убей вон того дьявола.

Жан убил его с первого выстрела. Он угодил англичанину в грудь, и тот свалился за стену.

Противник оборонялся так искусно и упорно, что наши люди усомнились в себе и приуныли. Видя это, Жанна издала свой воодушевляющий клич и сама спустилась в ров. Карлик помогал ей, а Паладин со знаменем храбро следовал за ней. Она стала подыматься по лестнице, как вдруг большой камень ударился об ее шлем, и она упала на землю, оглушенная. Но только на минуту. Карлик тотчас помог ей подняться, и она вновь устремилась вверх по лестнице, крича:

- На приступ, друзья, на приступ! Враг в наших руках! Час настал!

Все ринулись вперед с яростными криками и усеяли крепостной вал, точно муравьи. Гарнизон обратился в бегство, мы его преследовали. Жаржо был наш!

Граф Суффольк оказался окруженным; герцог Алансонский и Дюнуа потребовали, чтобы он сдался. Но это был гордый отпрыск гордого, знатного рода: он отказался отдать шпагу кому-либо, кроме главнокомандующего:

- Лучше умереть! Я сдамся одной только Орлеанской Деве и никому другому.

Так он и сделал; и она обошлась с ним учтиво и приветливо.

Братья графа шаг за шагом отступали к мосту, а мы теснили их отряд и многих уложили на месте. Кровопролитный бой продолжался и на мосту. Александр де ла Поль не то упал, не то был сброшен с моста и утонул. Англичане потеряли тысячу сто человек; Джон де ла Поль решил, что дольше сражаться бесполезно. Но он был почти так же горд и разборчив, как его брат Суффольк, и не всякому соглашался сдаваться. Ближайшим к нему французским офицером оказался Гийом Рено. Сэр Джон спросил его:

- Вы дворянин?

- Да.

- Рыцарь?

- Нет.

Тогда сэр Джон тут же, на мосту, посреди кровопролитного боя, с чисто английским хладнокровием посвятил его в рыцари, ударив плашмя мечом по плечу; а потом отвесил глубокий поклон, взял свой меч за острие, а рукоять вложил в руку Рено - в знак того, что сдается. Да, гордая порода были эти де ла Поли!

То был великий и памятный день, поистине блестящая победа! Мы захватили множество пленных, но Жанна не позволила причинить им никакого вреда. Мы взяли их с собой и на следующий день вступили в Орлеан, как всегда подымая на своем пути бурю восторга.

Обожание принимало новые формы. Новобранцы теснились к нам со всех сторон, стараясь дотронуться до меча Жанны д'Арк и получить хоть частицу той таинственной силы, которая делала его непобедимым.

Глава XXVIII. Жанна предсказывает свою судьбу

Солдаты нуждались в отдыхе. На это им дали два дня.

Утром четырнадцатого я писал под диктовку Жанны в маленькой комнате, куда она иной раз уединялась от докучных чиновников. К нам вошла Катрин Буше, села и сказала:

- Жанна, милая, можно поговорить с тобой?

- Конечно, можно; я буду этому рада. О чем ты хочешь говорить?

- А вот о чем. Прошлую ночь я никак не могла уснуть - все думала об опасностях, которым ты подвергаешься. Паладин рассказал мне, как ты велела герцогу посторониться, когда вокруг летали ядра, и тем спасла ему жизнь.

- И правильно сделала, а разве нет?

- О да! Но сама ты не посторонилась. Зачем ты так делаешь? Зачем без нужды рискуешь жизнью?

- Я не рисковала. Мне не грозила никакая опасность.

- Как можно говорить это, Жанна, когда вокруг тебя летали смертоносные ядра?

Жанна засмеялась и заговорила о другом, но Катрин была настойчива. Она сказала:

- Ну конечно же, опасность была. И разве так уж необходимо было там стоять? А потом - ты опять сама повела солдат на приступ. Это называется искушать судьбу, Жанна. Я хочу взять с тебя обещание. Обещай, что кто-нибудь другой будет водить солдат в атаку, - если уж нельзя обойтись без атак, - а ты будешь немножко больше беречь себя в этих ужасных боях. Обещаешь?

Но Жанна уклонилась от такого обещания и не дала его. Огорченная Катрин помолчала немного, а потом сказала:

- Жанна, неужели ты всегда будешь воевать? Боже, как долго тянутся эти войны! Должно быть, им никогда не будет конца!

Глаза Жанны радостно блеснули, и она ответила:

- Еще четыре дня - и самое тяжелое в этой кампании будет позади. Дальше пойдет легче, и крови будет литься меньше. Да, через четыре дня Франция одержит новую победу, не меньшую, чем под Орлеаном, и сделает еще один большой шаг к свободе.

Катрин была поражена, и я тоже; она долго смотрела на Жанну, как зачарованная, и шептала: "Четыре дня! четыре дня!" Наконец она спросила, тихо и благоговейно:

- Скажи мне, Жанна, откуда ты это знаешь? Ведь ты знаешь наверное, - я чувствую это.

- Да, - сказала задумчиво Жанна. - Да, я знаю. Я одержу победу, и еще одну победу. А на исходе четвертого дня нанесу врагу еще удар. - Она умолкла. Мы тоже стихли, изумленные ее словами. Так длилось целую минуту. Она потупила взгляд, и губы ее шевелились, но слов не было слышно. Потом мы расслышали слова:- От этого удара английская власть во Франции так пошатнется, что им не восстановить ее и за тысячу лет.

Я вздрогнул. Мне стало жутко. Я понял, что она была в том же полусне, какой нашел на нее когда-то в лугах Домреми, когда она предсказала нам, мальчишкам, участие в войне, а потом не помнила, что она говорила. Она и сейчас ничего не сознавала, но Катрин не знала этого и сказала радостно:

- О, я верю, верю, и я так счастлива! Значит, ты вернешься к нам и останешься у нас на всю жизнь? Мы будем так любить и так чтить тебя!

По лицу Жанны пробежала едва заметная судорога, и тем же дремотным голосом она произнесла:

- Не пройдет и двух лет, как я погибну лютой смертью.

Я вскочил и предостерегающе поднял руку. Поэтому Катрин не вскрикнула. А я видел, что она уже была готова закричать. Я шепнул ей, чтобы она тихонько уходила и никому не говорила о том, что слышала. Я сказал, что Жанна уснула и бредит во сне. Катрин ответила шепотом:

- Слава Богу, что это только сон! А было похоже на пророчество.

И она ушла.

Похоже на пророчество! Я-то знал, что это было пророчеством. И я заплакал, поняв, что нам суждено потерять Жанну.

Скоро она вздрогнула и очнулась; оглянувшись и увидя мои слезы, она вскочила, подбежала ко мне, полная сочувствия, положила мне руку на голову и спросила:

- О чем ты, мой бедный мальчик? Скажи мне.

Мне пришлось солгать ей; мне было стыдно, но что поделать! Я взял со стола старое письмо, не помню уж от кого и о чем, и сказал, что только что получил его от отца Фронта. Он пишет, что какой-то негодяй срубил наш Волшебный Бук и что...

Дальше мне не пришлось говорить. Она выхватила у меня письмо и оглядела его со всех сторон, а слезы ручьем текли у нее по щекам, и она повторяла, рыдая:

- О, жестокий! Кто же мог сотворить это злое дело? Бедный наш Волшебный Бук! Мы так его любили! Покажи мне, где это написано.

Продолжая обманывать ее, я показал ей мнимую страницу и мнимые строки. Она взглянула на них сквозь слезы и сказала, что слова противные и злые, это можно узнать даже по их виду.

Тут в коридоре раздался зычный голос, объявивший:

- Прибыл посланный его величества с депешами для ее светлости, главнокомандующего французскими армиями!

Глава XXIX. Грозный Тальбот становится осмотрительным