Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э. - Питер Браун

Силен все еще гоняется за нимфами на серебре богатых жителей Константинополя.

Самодержавие Юстиниана роковым образом ослабило аристократический базис позднеантичной культуры: традиционная бюрократия была ослаблена единоличным правлением; независимая жизнь провинциальных городов, откуда веками набиралась греческая ученая знать, была истощена в результате централизации. Упадок независимой элиты античного склада последовал незамедлительно: в конце VI века культура правящего класса империи в конце концов перестала отличаться от христианской культуры обывателя. Атмосфера нетерпимости, выразившаяся в жестоких наказаниях иудеев и немногих оставшихся язычников, показывает, как нормы римского права уступают давлению общественного мнения. Это эпоха – еще и золотой век византийской агиографии. Написанные на простом, но все еще сносном греческом, эти жития святых являлись триумфом «обывательской» культуры. Их теперь читали все византийцы, начиная с императора. Истории о чудесах в «Беседах» Григория Великого – латинский вариант такого феномена: в них в последний раз мелькнул римский Сенат, с любопытством изучающий чудотворные свойства гробницы.

Илл. 51. Античная традиция. В личных предпочтениях: серебряная посуда богатых константинопольских горожан все еще изобилует сценами из античных мифов; они же служат неисчерпаемым источником сюжетов для изысканной поэзии времен Юстиниана и его преемников. Блюдо «Танцующие Силен и Менада», начало VII века. © Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.

Новая массовая культура конца VI века была «средневековой» в собственном смысле этого слова: она двигалась по новым рельсам, питалась новой энергией, ее отмечало появление новой, неантичной восприимчивости. Культура высших слоев общества в эпоху поздней Античности была исключительно литературной. Книга и устное слово были единственными формами культуры, которые интересовали образованного человека: ни один позднеантичный епископ, например, даже не намекнул, что церкви, в которых он проповедовал, были украшены революционными мозаиками. К VI веку литературная традиция скопилась во внушительное наследие, доставшееся от прошлого. Из отцов Церкви добывались «цепи» – catenae – цитат. В подобной атмосфере плодились подложные тексты – явный знак того, что прошлое оказалось отрезанным от настоящего и стало вневременным плоским фоном. Мистические произведения VI века приписывались Дионисию Ареопагиту, ученику святого Павла; а философы читали письма Сократа, адресованные – Плотину!

Письменное слово спряталось в раковине. Музыка стала новым языком VI века. Богословские споры полностью зависели от припевов богослужебных песнопений. В византийской литургии развилась драматическая форма. Прежде крест был представлен в позднеантичном искусстве в качестве отстраненного символа – как римский победный трофей или как усыпанный звездами знак мозаичного свода; теперь на него было возложено тело Распятого в духе печальных плачей Великой Пятницы в Сирии.

Илл. 52. Христос как «Царь царей». Золотой solidus императора Юстиниана II. Saint Louis Art Museum, purchased from Edward J. Waddell, Ltd.

И, кроме музыки, – это икона. Визуальное изображение, стилизованный портрет, являлось мощным концентрированным символом, понятным для обывателя. Ибо средний человек утратил связь с ученым литературным символизмом, слой которого покрывал общественную жизнь империи. Когда император поместил на монеты традиционного античного крылатого «гения» Константинополя в 570 году, жители провинций были поражены: они думали, что император стал язычником. Что им хотелось, чтобы было на монетах, так это простое и мощное знамение креста. По сравнению с разнообразными полуязыческими атрибутами императорского служения в позднеримском искусстве: консульским одеянием, священнической повязкой, державой с античной крылатой богиней победы – вотивные золотые короны кафолических королей вестготской Испании в VII веке являются эмоциональными символами, концентрированно передающими идею королевской власти, глубоко укорененной в массовом воображении и без какой-либо отсылки к древнеримскому прошлому. В таком же духе византийские императоры VII века напрямую апеллировали к сверхъестественной санкции их правления – ко «Христу Вседержителю» массового благочестия. На монетах Юстиниана II (685–695 и 705–711) император заменяется большим бородатым ликом Христа «Царя царей» – мы уже в другом мире, чем гарцующий старомодный римский всадник монет Юстиниана I.

Илл. 53. Новые символы царской власти. Вотивная корона вестготского короля Рецесвинта, 653–672 годы. Фото: Ángel M. Felicísimo / flickr.com / CC BY 2.0.

Илл. 54. Распятие без распинаемого. Мозаика из базилики Сант-Аполлинаре-ин-Классе, VI век, Равенна. Фото: Vanni Lazzari / Wikimedia commons. CC BY-SA 4.0.

Иконы наводнили средиземноморский мир. Иконы и мощи – святой Лик Христа в Эдессе, святой Крест в Иерусалиме, икона Девы в Константинополе – стали талисманами империи, ибо они могли быть наделены чудотворными свойствами. Сверхъестественное было «сфокусировано» на их физическом присутствии в сердце христианских городов. Искусство иконы следовало этой тенденции, сосредоточиваясь на единственном священном объекте. Нарядное, роскошное убранство V – начала VI века, горы и дворцы легче воздуха на радужных мозаиках исчезли. Мы остаемся лицом к лицу с фигурой, одинокой на светящемся фоне золотой мозаики. Прозрачная стена встает между этим новым искусством и колеблющимися завесами и бьющими фонтанами придворных сцен Юстиниана в церкви Святого Виталия.

Илл. 55. Распятый Христос. Фрагмент миниатюры из сирийского Евангелия Рабулы, 586 год. Библиотека Лауренциана, Флоренция.

Мир конца VI – VII века достиг этого «сфокусированного», стабильного качества – по крайней мере, в человеческом воображении. Как великие храмы античного мира, места поклонения Темных веков освящались памятью, которая существовала дольше любой праведной личности. Она все длилась, в то время как люди приходили и уходили из жизни. Новое благочестие было всплеском преданности священным вещам, в то время как энтузиазм предыдущих веков был сосредоточен на священных людях. В Риме и в Галлии мощи и могилы мучеников полностью заняли в массовом воображении место живых праведников. Ни одного отшельника не было в Туре в VI веке, но епископ и горожане жили под сенью великой церкви Святого Мартина, постоянно ощущая присутствие человека, умершего около 200 лет назад. Именно под защитой мощей своих святых города Средиземноморья восстановили свой древний патриотизм в охваченные кризисом годы VII века. История Фессалоник, находящихся под постоянной осадой славянского населения Македонии, – это история чудес святого Димитрия, история Рима – история святого Петра, Константинополя – Божией Матери.

В некотором смысле цикл завершился, и мы вернулись к дням безмятежного языческого консерватизма эпохи Антонинов. Небеса и земля установились в хорошо управляемой гармонии. Христианство теперь – религия предков. При тщательном исполнении публичные обряды наверняка должны были отвратить несчастье и укрепить благорасположение сверхъестественных сил. Бог – это недоступный император, но выдающиеся фигуры ангелов вместе с давно почившими героями христианской веры блюдут землю. Люди раннего Средневековья были так же уверены, как и в свое время Марк Аврелий,