Петербург на границе цивилизаций - Тюрин Александр Владимирович Trund

«Повсюду валялись трупы детей с перерезанными горлами, лежали трупы девушек, убитых на том же самом месте, где их изнасиловали», «Все солдаты были нагружены самыми разнообразными вещами, которые они хотели забрать из Москвы». «Офицеры, подобно солдатам, ходили из дома в дом и грабили; другие, менее бесстыдные, довольствовались грабежами в собственных квартирах». «На улицах московских можно было встретить только военных, которые слонялись по тротуарам, разбивая окна, двери, погреба и магазины; все жители прятались по самым сокровенным местам и позволяли себя грабить первому нападавшему на них. Но что в этом грабеже было ужасно, это систематический порядок, который наблюдали при дозволении грабить, давая его последовательно всем полкам армии. Первый день принадлежал старой императорской гвардии, следующий день — молодой гвардии, за нею следовал корпус генерала Даву и т. д.»[86]

Таковы оказались плоды европейского просвещения применительно к России.

Поразительным образом, нашествие Европы под наполеоновскими флагами на Россию, жестокое, террористическое, грабительское, вызвало в русском образованном классе огромный интерес к политическим идеям Наполеона, к декларациям, гражданским кодексам и конституциям, порожденным европейской буржуазией. (С того времени жилище почти каждого столичного интеллигента украшал бюстик Наполеона.)

Да только финансы России, понесшей огромные расходы и разорения вследствие войн с Францией, Швецией, Англией, Персией и Турцией, были в лежачем положении. Ассигнационный рубль приравнивался лишь к пятой части серебряного рубля. Императору была чужда идея взять с разгромленного врага репарации на поправку разоренного российского хозяйства, хотя сама Франция двадцать лет богатела за счет репараций, контрибуций и просто военной добычи со всего континента.

Утратив интерес к российскому хозяйству, Александр I все душевные силы отдавал общеевропейским проектам и заново рожденному польскому государству, конституционным правителем которого он стал.

Александр I был вполне искренен, когда на веронском конгрессе говорил Шатобриану: «Не может быть более политики английской, французской, русской, прусской, австрийской; есть одна только политика общая, которая должна быть принята и народами, и государями для общего счастья».[87] Всеобщее счастье устраивалось при явном пренебрежении собственным народом. Созданный по почину петербургского мечтателя «Священный союз» коррелировал со «Священной римской империей», созданной Карлом Великим в противовес Византийской империи.[88] Этому соответствовал и демонстративный отказ Александра от «византийского наследия». Активная политика на Балканах была свернута, Черноморский флот заброшен.

Коллеги Александра, европейские монархи, были совсем не против столь бескорыстного исполнения Россией роли европейского умиротворителя. После разрушительных наполеоновских войн и кровавого шествия идей прогресса Европе надо было отдышаться и придти в себя. Хотелось и сбагрить кому-то воинственного нищего калеку, коего представляла из себя Польша — император Александр Благословенный вовремя распахнул свои объятия и стал врачевать ее раны.

Польша под управлением Александра I, обласканная привилегиями и денежными вливаниями, превращается в благополучное государство в государстве. Польская шляхта не только сохраняет свое экономическое господство в западнорусском крае, она размножается в тамошних административных органах, заведует народным просвещением, преподает в школах и университетах, заправляет в масонских ложах. Польский магнат А. Чарторыйский, будучи попечителем огромного Виленского учебного округа, стал определять политику во всех учебных заведениях на территории западной России, включая Киевскую и Харьковские губернии. Виленская иезуитская академия преобразовывается в университет, ставший рассадником агрессивного польского национализма и русофобских мифов. Он был единственным на территории округа, готовившим педагогов для всех остальных учебных заведений. Преподавание повсеместно велось на польском, русский изучался лишь как иностранный язык. Под крылом у польских «учителей» вырастает первое поколение малороссийских самостийников-мазепинцев.

По Ништадтскому миру 1721 г. Россия возвращает себе часть старинных русских земель, которые шведская корона захватила с конца XIII-го по XVII в. – Карельский перешеек и Ладожскую Карелию (бывшую Вотскую пятину и Корельский уезд). С 1744 они административно становятся Выборгской губернией, со шведскими порядками и шведским языком как единственным официальным. Не предпринималось попыток вернуть туда православное русское и карельское население, которое в массовом порядке бежало от «цивилизованных европейцев» после грабительского Столбовского мирного договора 1617 г.

По результатам очередной войны со Швецией в 1808–1809 гг. Финляндия отошла к Российской империи и получила название Великое княжество Финляндское. Война эта, где Швецию поддерживала Британская империя, а финны-лютеране люто партизанили против русских войск, уничтожая наши госпитали и небольшие отряды, шла тяжело. Перелом в ней наступил лишь после победы наших войск в сражении при Оровайсе в сентябре 1808, а точку в ней поставил беспримерный переход русских войск под командованием генерал-майора Я. Кульнева по торосистому льду Ботнического залива на шведский берег неподалеку от Стокгольма. Однако тяжелая наша победа – усилиями императора-либерала – стало залогом больших будущих бед для России и Петербурга.

В 1811 Выборгская губерния вместе с Выборгом, за который столько раз сражался русский воин, была великодушно присоединена к Финляндии. Великий западник Александр I выполнил все указания финляндского шведа барона Армфельта, председателя Комиссии Финляндских дел. Передача Выборгской губернии в состав Финляндии не было просто изменением административных границ. На смену российским законам приходили шведские законы. Финляндия, по прежнему управляемая шведскими элитами, подкатилась под стены Петербурга.

Великому княжеству Финляндскому, поскольку это ж Запад, даруются всяческие привилегии, в том числе не платить налогов в российский бюджет и не давать империи рекрутов. В таможенном, фискальном и финансовом отношении Финляндия, как и Польша, отделена от России. Однако финляндская промышленность, существующая в льготном режиме, имеет свободный доступ на огромный российский рынок. Финляндские дворяне могут замечательно делать любую карьеру в империи.

Во время правления Александра I либеральная благодать пролилась и на прибалтийские провинции империи. Остзейские бароны получают право «освободить», вернее согнать крестьян с земли и превратить их в озлобленных батраков.

Александр даже готовился передать Малороссию в состав царства Польского и Псковскую землю в число остзейских провинций.

В царствование Александра русские жизни постоянно приносились в жертву Европе. Доходило до анекдотичного — русские воюют против Наполеона в союзе с англичанами в Европе, а в Азии борются против персов, снабженных и обученных англичанами. Воистину просвещенный Александр реализовал лозунг своего придворного историка Карамзина: «Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не Славянами». Главное дело — быть млекопитающими, позвоночными, многоклеточными и так далее, но только не русскими. Фактически это означает, что национальные интересы должны быть принесены в жертву абстракции, потому что общечеловека до сих пор не существует. (В противовес этим словам Гоголь напишет: «Каждый русский должен возлюбить Россию. Полюбит он Россию, и тогда полюбит он все, что ни на есть в России… Ибо не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши братьев, не возгореться вам любовью к Богу… не спастись вам».)

Александра I можно назвать царем-оборотнем, у которого под старинными титулом самодержца всея Руси скрывалось господство западных отвлеченных идей и засилье вестернизированного дворянства, оторвавшегося и от народа, и от своих собственных корней.