Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Игоревна Тогоева

понять, с чем связано их появление[628]. Научные размышления на эту тему появились, насколько можно судить, лишь в XVI в. Так, Иоганн Вейер (1515–1588), обучавшийся медицине в университетах Тулузы и Парижа и состоявший личным врачом при Вильгельме V, герцоге Клевском, в своем сочинении De prestigiis daemonum (1563 г.) отмечал отдельные случаи превращения женщин в мужчин. По причине тяжелых жизненных обстоятельств, в результате сильных душевных переживаний или физических потрясений (испытанных, в частности, в самом начале менструаций или в первую брачную ночь), писал он, у этих несчастных могли появиться борода и усы или даже вырасти половой член. Подобные изменения были вовсе не следствием дьявольского наваждения, но всего лишь природной аномалией[629].

Как будто в подтверждение рассуждений Иоганна Вейера в 1587 г. в кастильской Оканье состоялся суд над неким Элено де Сеспедесом (Eleno de Céspedes), который при ближайшем рассмотрении оказался женщиной по имени Элена[630]. На допросе, проведенном членами местного инквизиционного трибунала, она заявила, что некоторое время назад вышла замуж и родила в браке сына. Однако одновременно с появлением ребенка у нее «родился» и мужской член[631], а потому она сменила имя, стала вести совершенно мужской образ жизни, получила профессию хирурга и в конце концов завела новую семью. Супругой Элено стала Мария дель Каньо, и их брак был заключен в Мадриде и освящен церковью. Не имея возможности осудить Элену как содомитку (поскольку данное преступление не подпадало в Кастилье под юрисдикцию Инквизиции), суд приговорил ее к публичному покаянию и общественным работам за кражу личности, глумление над таинством брака и бигамию. Любопытно, однако, что в свое оправдание Элена, ссылаясь на труды Цицерона и Плиния, утверждала, что ее гермафродитизм – явление совершенно естественное, не противоречащее природе и Божественным установлениям, а потому ничего «дьявольского» и «колдовского» в нем нет:

Я не притворялся мужчиной с тем чтобы жениться на женщине, как утверждается, ни с помощью тайного, ни явного сговора с дьяволом. А дело в том, что в этом мире не раз видели людей, которые андрогинны, иными словами – гермафродиты, у которых признаки обоих полов, и я тоже был одним из них, и когда я собирался жениться, то преобладали во мне признаки мужского пола и я был по природе своей мужчиной и обладал всем, что необходимо мужчине, чтобы иметь возможность жениться… Я совершенно естественно был и мужчиной и женщиной, и даже если это представляется редким явлением, гермафродиты, каковым я и являюсь, не противоестественны[632].

Таким образом, дело Элено де Сеспедеса, как и казус Джона Райкнера, представляло собой совершенно уникальный процесс, в ходе которого судьям пришлось столкнуться с необходимостью, во-первых, рассматривать проблему гермафродитизма, а во-вторых, самостоятельно решать, кто находится перед ними – мужчина или женщина.

Что же касается мужского трансвестизма, то помимо уже упоминавшегося дела Роландино Ронкайя, мне на сегодняшний день удалось обнаружить лишь одну запись, в которой речь шла о подобной смене обличья[633]. В регистре заключенных королевской тюрьмы Шатле в Париже, помещенных туда в период с 14 июня 1488 по 31 января 1489 г., сообщалось о неких «монахах», пойманных в таверне, «являющейся местом разврата и превращенной в бордель». Все они предстали перед ночной стражей в женских платьях и головных уборах, т. е. в «одежде, которую им не позволено носить в ущерб собственному одеянию», за что, вероятно, были избиты и помещены под арест[634]. Дальнейшая судьба этих нарушителей спокойствия осталась неизвестной, что роднит их дело с казусом Джона Райкнера, хотя они, в отличие от него, и не скрывали свою половую принадлежность. С этой точки зрения, Роландино Ронкайя оказывался, безусловно, ближе к нашему главному герою, хотя у последнего явно не возникало никаких сложностей с потенцией, да и выглядел он в обычной жизни как нормальный мужчина: не случайно у него помимо клиентов-мужчин имелись и многочисленные любовницы.

Иными словами, проблемами психического и физического здоровья периодические превращения Джона в Элеонору не могут быть объяснены. А потому обвинение в трансвестизме мы вынуждены с него снять, несмотря на утверждения современных исследователей, видящих в данном казусе пример «смешения гендерных ролей» (gender transgression)[635]: думается, что понятие «гендер» еще не было знакомо европейским обывателям конца XIV столетия.

Следует, скорее, предположить, что Джон Райкнер был бисексуалом, ибо легко вступал в интимные отношения как с мужчинами, так и с женщинами. Но и этого понятия – «бисексуальность» – люди Средневековья, похоже, не знали[636]. Вот почему данное дело повергло лондонских судей в такое замешательство. Не думаю, что они специально постановили не фиксировать в письменном виде приговор, вынесенный Райкнеру, как полагают издатели документа[637]. На мой взгляд, они просто не знали, как его сформулировать, – и, вполне возможно, просто решили отпустить обвиняемого на свободу, как, вероятно, поступили веком позже и их парижские коллеги в случае с монахами, переодетыми женщинами[638].

Безусловно, средневековые теологи (пусть их было и немного) осуждали мужской трансвестизм, но средневековые судьи пока еще не начали бороться с ним как с явлением, угрожавшим устоям общества. Да, они преследовали в уголовном порядке проституток и содомитов. Но их представления о разнообразии продажной любви кардинально отличались от наших. И кое-каких ее проявлений для них тогда еще просто не существовало[639].

Что же касается самого Джона Райкнера, то для него занятия проституцией были не просто забавой или приятным времяпрепровождением: они стали его профессией – и формой его повседневной жизни. На протяжении определенного времени он вполне сознательно овладевал этим ремеслом (не случайно в его показаниях присутствовал рассказ о двух его приятельницах, научивших его притворяться женщиной и завлекать мужчин). Он имел собственный круг клиентов, и временные «подработки» в качестве вышивальщицы или буфетчицы не отрывали его от основного занятия, которое, собственно, и являлось главным источником его дохода[640]. Он даже выбрал для себя «профессиональное» имя – как делали многие средневековые проститутки[641]. Кроме того, он, безусловно, четко разграничивал «работу» и личную жизнь, в которой всегда оставался полноценным мужчиной и вступал в любовные отношения исключительно с женщинами.

И с этой точки зрения Джон Райкнер в какой-то степени напоминает мне Невилла Сент-Клера, главного героя рассказа Артура Конана Дойла «Человек с рассеченной губой» (1891 г.), который, будучи благополучным и достойным членом общества, зарабатывал на жизнь, переодеваясь в нищего и прося подаяние в том самом лондонском Сити, где пятью веками ранее действовала «Элеонора»:

Теперь вообразите себе, легко ли работать за два фунта в неделю, когда знаешь, что эти два фунта ты можешь получить в один день, выпачкав себе лицо,