Начало эры разума - Уильям Джеймс Дюрант

в определении политики, но во многих случаях ее нерешительность приносила свои плоды. Она знала, как объединить себя со временем, которое растворяет больше проблем, чем решают мужчины; ее промедление позволяло сложным факторам в ситуации сфокусироваться и проясниться. Она восхищалась легендарным философом, который, когда к нему обращались за ответом, молча произносил алфавит, прежде чем ответить. Она взяла себе за девиз Video et taceo- «Вижу и молчу». Она поняла, что в политике, как и в любви, тот, кто не колеблется, теряется. Если ее политика часто колебалась, то и факты и силы, которые нужно было взвесить, тоже. Окруженная опасностями и интригами, она прощупывала свой путь с простительной осторожностью, пробуя то один курс, то другой, не претендуя на последовательность в столь изменчивом мире. Ее колебания натолкнулись на несколько серьезных ошибок, но это позволило сохранить мир в Англии, пока она не стала достаточно сильной для войны. Унаследовав нацию, находящуюся в политическом хаосе и военном упадке, она проводила единственно возможную политику: не давала врагам Англии объединиться против нее, поощряла восстание гугенотов против французской монархии, восстание Нидерландов против Испании, восстание протестантов против шотландской королевы, слишком тесно связанной с Францией. Это была беспринципная политика, но Елизавета вместе с Макиавелли считала, что угрызения совести не становятся у правителей, ответственных за государства. Какими только средствами не придумывала ее тонкая слабость, она сохранила свою страну от иностранного господства, поддерживала мир с небольшими перерывами в течение тридцати лет и оставила Англию более богатой, чем когда-либо прежде, в материальном и умственном плане.

Как дипломат, она могла бы дать иностранным секретарям той эпохи множество уроков по получению оперативной информации, находчивым приемам и нерасчетливым ходам. Она была самой искусной лгуньей своего времени. Из четырех женщин — Марии Тюдор, Марии Стюарт, Екатерины де Медичи и Елизаветы, — которые иллюстрировали «чудовищный полк [правил] женщин» Нокса во второй половине XVI века, Елизавета была бесспорной вершиной политической хватки и дипломатического мастерства. Сесил считал ее «мудрейшей из женщин, которые когда-либо существовали, поскольку она понимала интересы и склонности всех принцев своего времени и была настолько совершенна в знании своего собственного королевства, что ни один ее советник не мог сказать ей ничего, чего бы она не знала раньше».17-что, конечно, требует доли соли. Ее преимущество заключалось в том, что она могла напрямую общаться с послами на французском, итальянском или латыни и тем самым не зависела от переводчиков и посредников. «Эта женщина, — сказал испанский посол, — одержима сотней тысяч дьяволов, но она притворяется, что хотела бы стать монахиней, жить в келье и перебирать четки с утра до ночи».18 Каждое правительство континента осуждало и восхищалось ею. «Если бы она не была еретичкой, — сказал папа Сикст V, — она стоила бы целого мира».19

III. ВЛЮБЛЕННАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

Секретным оружием ее дипломатии была девственность. Это условие, разумеется, является секретной деталью, в отношении которой историки не должны претендовать на уверенность; давайте будем так же доверчивы, как Рэйли, называющий колонию. Сесил, наблюдая за долгим флиртом Елизаветы с Лестером, испытывал некоторые мимолетные сомнения, но два испанских посла, не любившие позорить королеву, пришли к выводу, что это ее честь.20 Придворные сплетни, переданные Беном Джонсоном Драммонду из Хоторндена, гласили, что «на ней была мембрана, которая делала ее неспособной к мужчинам, хотя для своего удовольствия она перепробовала многих… Один французский хирург взялся разрезать ее, но страх не отпускал ее».21 «Народ, — пишет Кэмден в своих «Анналах» (1615), — проклинал Гюика, лекаря королевы, как отговорившего королеву от брака из-за каких-то препятствий и недостатков в ней».22 Однако парламент, неоднократно умоляя ее выйти замуж, предполагал, что она способна выносить ребенка. В этом отношении у большинства королевских особ Тюдоров что-то пошло не так: вероятно, несчастья Екатерины Арагонской при родах были вызваны сифилисом Генриха VIII; его сын Эдуард умер в юности от какой-то плохо описанной болезни; его дочь Мария горячо пыталась завести ребенка, но приняла водянку за беременность; а Елизавета, хотя и флиртовала, пока могла ходить, так и не решилась на брак. По ее словам, «я всегда этого боялась», и уже в 1559 году она заявила о своем намерении остаться девственницей.23 В 1566 году она пообещала парламенту: «Я выйду замуж, как только мне будет удобно… и я надеюсь иметь детей».24 Но в том же году, когда Сесил сообщил ей, что Мария Стюарт родила сына, Елизавета чуть не прослезилась и сказала: «Шотландская королева — мать прекрасного сына, а я всего лишь бесплодная скотина».25 На мгновение она открыла свое неизбывное горе — то, что она не может реализовать свою женскую сущность.

Политические последствия усугубили трагедию. Многие католические подданные считали ее бесплодие достойным наказанием за грехи отца и обещанием, что католичка Мария Стюарт унаследует корону. Но парламент и остальная протестантская Англия ужасались такой перспективе и убеждали ее найти себе пару. Она попыталась, но начала с того, что потеряла свое сердце из-за женатого мужчины. Лорд Роберт Дадли, высокий, красивый, опытный, учтивый, храбрый, был сыном того самого герцога Нортумберленда, который погиб на эшафоте за попытку лишить наследства Марию Тюдор и сделать королевой Джейн Грей. Дадли был женат на Эми Робсарт, но не жил с ней, и молва называла его беспринципным бабником. Он был с Елизаветой в Виндзоре, когда его жена упала с лестницы в Камнор-Холле и умерла от перелома шеи (1560). Испанский посол и другие подозревали его и королеву в организации этого неуклюжего аннулирования брака; подозрения были несправедливы,26 Но оно на некоторое время положило конец надеждам Дадли стать супругом Елизаветы. Когда она думала, что умирает (1562), она умоляла назначить его защитником королевства; она призналась, что давно любит его, но призвала Бога в свидетели того, что «ничего неприличного» между ними никогда не было.27 Два года спустя она предложила его шотландской королеве и сделала графом Лестера, чтобы усилить его очарование, но Мария не желала видеть в своей постели любовника соперницы. Елизавета утешила его монополиями и благоволила ему до самой смерти (1588).

Сесил воспринял этот роман с достойной враждебностью. Одно время он подумывал об отставке в знак протеста, поскольку его собственный план предусматривал брак, который укрепил бы Англию дружбой с каким-нибудь могущественным государством. В течение четверти века вокруг королевы плясала череда иностранных женихов. «Нас