Дэвид Ирвинг - Конвой PQ-17. Смертельная битва в Северной Атлантике

Алафузов болел гриппом, и у него была высокая температура. Тем не менее, он был вынужден подняться с постели, чтобы переговорить с Майлсом. Когда британский адмирал вошел в кабинет, лицо у Алафузова было бледным и осунувшимся; его лоб покрывала испарина, и весь он «дрожал, как осиновый лист». Майлс остановился на почтительном от него расстоянии. Русский выразил свое крайнее неудовольствие по поводу принятого Британским адмиралтейством решения о роспуске конвоя (русские, несомненно, перехватили и расшифровали радиограмму Адмиралтейства). Он сказал, что торговые корабли подвергаются уничтожению и что русская радиоразведка уже не раз перехватывала передававшиеся ими сигналы бедствия. Переводчику Майлса пришлось попотеть, чтобы более или менее адекватно перевести весь этот поток инвектив и обвинений, которые извергал из себя Алафузов. Алафузов закончил свою речь на том, что потребовал от Британского адмиралтейства подробного объяснения происшедшего. Эти объяснения Майлс должен был представить в письменном виде адмиралу Кузнецову, начальнику штаба русского военно-морского флота, в течение нескольких дней. Кузнецов, в свою очередь, должен был ознакомить с представленными Майлсом документами маршала Сталина.

Так как операция по проводке конвоя PQ-17 рассматривалась русскими как, прежде всего, дело большой политической важности, Майлс поспешил в свой офис и отбил срочную радиограмму сэру Дадли Паунду, потребовав у него прислать официальный отчет Адмиралтейства об обстановке в районе Баренцева моря, которая сложилась перед рассредоточением конвоя.

Глава 5. ВНЕШНЯЯ СТОРОНА ДОБЛЕСТИ

Неужели английский военно-морской

флот потерял всякое представление о том,

что такое честь и слава?

1

Прошло некоторое время, прежде чем немцы осознали, что, собственно, происходит с конвоем PQ-17. Поначалу в радиограммах, которые приходили с подводных лодок в штаб немецкого Арктического флота, проскальзывали некоторое удивление и даже недоумение. 5 июля в час ночи адмирал Шмундт передал на свои субмарины результаты последней авиаразведки:

«Представители ВВС в 12.30 доложили: конвой растянулся на поверхности моря на расстояние около 25 миль»1.

Часом раньше Шмундт получил шифрограмму с U-456 Тейхерта, где говорилось, что союзная крейсерская эскадра — четыре крейсера с эсминцами на флангах — неожиданно изменила курс и направилась в юго-западном направлении. Потом Шмундт получил еще одну озадачившую его радиограмму от Тейхерта. Там было сказано, что начиная с 11.15 вечера корабли конвоя стали держаться северного направления, в то время как ушедшая к югу крейсерская эскадра снова резко изменила направление. Капитан-лейтенант Хилмар Симон, командир субмарины U-334, которая долгое время шла в хвосте конвоя, стал свидетелем большого немецкого авианалета, а примерно в половине первого ночи наткнулся на два торпедированных немцами корабля — транспорты «Наварино» и «Уильям Хупер». В 12.45 ночи U-334 с расстояния тысячи ярдов выпустила торпеду в первый транспорт, но корабль перевернулся и затонул еще до того, как торпеда его настигла2. В час ночи она выпустила две торпеды по «Уильяму Хуперу», который, на первый взгляд, отлично держался на воде, но после взрыва затонул за каких-нибудь пять минут.

Через некоторое время субмарины из «Стаи ледяных дьяволов» снова потеряли конвой «из-за густого тумана». Однако в 2 часа ночи Тейхерт сообщил, что обнаружил шедшие вне строя корабли конвоя, которые стали собираться в группу на некотором удалении от его лодки. Вскоре после этого капитан-лейтенант Бранденбург (U-457) сообщил на базу, что потерял из виду крейсерскую эскадру, за которой должен был следовать, и спросил, не может ли он в этой связи переключиться на транспорты, находящиеся в поле его зрения? Офис Шмундта заметил на это, что, судя по радиограмме Тейхерта, крейсеры повернули на запад. В 3.15 пришли новые сведения от Северо-восточного воздушного командования. Самолет, следовавший за конвоем, заметил, что конвой начал распадаться на две части: на северную группу, как назвал ее летчик, состоявшую из 19 транспортов, трех «эсминцев» и двух корветов, и южную — из 12 транспортов и «легкого крейсера». Судя по всему, летчик принял за крейсер один из хорошо вооруженных кораблей ПВО. Пилот разведывательного самолета уверял свое начальство, что ни одного крупного военного корабля рядом с транспортами не обнаружил.

Осознав, что происходит нечто экстраординарное, командиры подводных лодок стали комментировать происходящее по радио чуть ли не открытым текстом, хотя в обычное время нарушали радиомолчание только в случае крайней необходимости. Им было от чего прийти в возбуждение: перед ними находились беззащитные, шедшие вне строя транспорты — настоящий «рай» для подводников. В 3.35 утра U-456 (Тейхерт) радировала о том, что эскорт рассредоточился, вследствие чего в море появилось «множество торговых кораблей, не имеющих никакой охраны», двигающихся курсами на северо-восток и юго-восток. Через пять минут Шмундт получил радиограмму от U-334 капитан-лейтенанта Симона, который доложил о потоплении поврежденного транспорта «Уильям Хупер» и сообщил, что видит еще три тонущих корабля, включая судно, напоминающее по очертаниям тяжелый крейсер[43]. Еще через пять минут вышла с докладом U-457 капитан-лейтенанта Бранденбурга, сообщившая о том, что ведет преследование одинокого транспорта, и назвала свои координаты. Такого рода радиограммы буквально захлестывали Нарвик на протяжении всей ночи.

В 7.45 утра Тейхерт радировал в Нарвик, что конвой рассеялся на огромной территории и направляется в юго-восточном направлении. Так как видимость улучшилась, было заметно, что некоторые корабли объединились в группы по два или три судна в каждой. Адмирал Шмундт приказал субмаринам из «Стаи ледяных дьяволов» сконцентрировать усилия на атаках именно таких маленьких «конвоев», но и не пренебрегать одинокими транспортами. Однако в случае появления крейсеров противника субмарины были обязаны переключиться на них.

Примерно в это время две немецкие подводные лодки, находившиеся в Баренцевом море, уже зарядили торпедные аппараты, готовясь дать залп по выбранным ими жертвам. U-703 выцеливала через перископ новенький британский транспорт «Эмпайр Байрон», в то время как U-88 маневрировала, стараясь занять максимально удобное место для атаки на американский пароход «Карлтон». Командовавший 6645 тонным транспортом «Эмпайр Байрон» капитан Джон Уортон, заместитель коммодора конвоя, закрыл глаза и откинулся на спинку стоявшего у него в рубке кресла. Он находился на мостике в самой гуще событий на протяжении тридцати шести часов, ни разу за это время не смежил веки, и сон в конце концов его сморил3. Впрочем, ему в любом случае пришлось бы спать в рубке, так как он на время отдал свою каюту лейтенанту морской артиллерии, который не спал еще больше, чем он. «Эмпайр Байрон», шедший в составе северного конвоя во второй раз, был загружен новыми британскими танками «Черчилль», которые впервые поставлялись в Россию.

В четверть восьмого U-703 выпустила по цели первые две торпеды с расстояния двух миль4. Капитан-лейтенант Бельфельд при прицеливании исходил из того, что скорость британского транспорта составляет 10 узлов, но обе торпеды прошли впереди транспорта. Интересно, что на транспорте торпед не заметили и тревоги не подняли. Бельфельд считал, что торпеды прошли за кормой, поэтому при следующем прицеливании принял скорость транспорта за 12 узлов, после чего разрядил в него торпедные аппараты номер два и четыре. Торпеды прошли впереди транспорта даже на большем расстоянии, чем в первый раз. Пока подводники перезаряжали носовые торпедные аппараты, Бельфельд развернул свою субмарину к транспорту кормой, чтобы иметь возможность стрелять из кормовых торпедных труб. Прошел час. За это время Бельфельд еще раз определил скорость транспорта и установил, что она не превышает восьми узлов. Теперь подводная лодка Бельфельда находилась от транспорта на расстоянии не более тысячи ярдов. Поймав силуэт корабля в перекрестье прицела своего перископа, Бельфельд произвел новый выстрел. В 8.27 утра пятая торпеда, выпущенная с U-703, пошла в направлении двигательного отсека «Эмпайр Байрон». Бельфельд видел сквозь перископ, как в месте соприкосновения торпеды с корпусом судна вырвался белый клуб пара. На субмарине все слышали приглушенный расстоянием грохот взрыва боеголовки. Потом, как показалось Бельфельду, корабль несколько осел в воде кормой.

Когда началась торпедная атака, капитан Уортон спал крепким сном; он даже не расслышал, как взорвалась торпеда, и был разбужен офицером-артиллеристом, который крикнул ему на ухо, что его корабль торпедирован. Поначалу капитан отказывался в это верить, поскольку транспорт все так же двигался вперед и даже не убавил скорости. Потом, выглянув из застекленного окна рубки, он с прискорбием убедился, что артиллерист прав: на палубе царило нечто невообразимое — матросы устремились к шлюпкам, готовясь покинуть поврежденный корабль. Три из четырех спасательных шлюпок уже были спущены на воду. Уортон кинулся на мостик, чтобы выяснить, все ли секретные документы уничтожены вахтенными. Второй радист спросил у капитана, следует ли ему отнести в шлюпку портативную рацию, но Уортон крикнул, что рация лежит в шлюпке еще со вчерашнего дня. Взрывом разворотило часть переборок, и несколько артиллеристов, отдыхавших на нижних палубах корабля, попали в ловушку. Их крики и призывы о помощи перекрывали даже шум хлынувшей в отсеки забортной воды. К сожалению, добраться до них и оказать им помощь было уже невозможно.