Медицина Средневековья: жить или умереть - Наталья Александровна Пелезнева

одному из них закашлять кровью, как все остальные были убеждены, что не выживут. Она сводила всю семью в могилу после двух или трех ночей. Я молил Создателя человечества развеять чуму, как только она началась. Каждый, кто ощутил [тогда] вкус собственной крови, был уверен, что умрет»[183].

Врач, поэт и безымянный летописец принадлежали к разным конфессиям, их разделяли тысячи километров, но мотивы описаний были крайне схожи. Мор безжалостен, он убивает быстро, а привычный порядок вещей нарушается: умирающие не получают даже самых необходимых обрядов и личного гроба.

Эпидемии наносили удар по одной из основ средневековой жизни – по семье. В это понятие историки включают не только нуклеарную семью из родителей и детей. В доме могли жить и пожилые родственники, и дети от предыдущих браков родителей, двоюродные и троюродные братья и сестры, осиротевшие дети близких родственников. Помимо кровной родни, под той же крышей порой жили крестные дети, воспитанники, ученики и слуги. Многие, стремясь проявить милосердие, давали приют путникам или беженцам. Все эти люди считались «домочадцами», и в норме нуклеарная семья старалась обеспечить их всем необходимым. Каждая семья была включена в более крупную сеть отношений. Она взаимодействовала с «кланами» дальних родственников, а иногда и с профессиональными объединениями, например купеческой гильдией. Эпидемия наносила удар по всем социальным связям сразу. Как только становилось понятно, что вспышка болезни будет опасной и продлится долго, семья задумывалась о переезде из зараженного города или селения. Мы знаем, что это было самое надежное средство сохранить здоровье и жизнь при моровом поветрии. Перспективу бегства рассматривали, наверное, все. Но финальное решение зависело от множества обстоятельств. Кто-то мог себе позволить сняться с места всей большой семьей, взяв с собой даже слуг и подмастерьев. Обычно у таких людей были крепкие связи в других городах: «в никуда» бежали редко. Иногда хозяева уезжали, а прислуга оставалась присматривать за домом. Такое случалось не только в Средние века. Пережившие «великую чуму» в Англии XVII века вспоминали, что Лондон в это время казался «городом слуг»[184]. Порой в городе оставался и глава семьи: деловые вопросы не позволяли уехать. Впрочем, жену и детей он мог отослать за город, чтобы не рисковать их здоровьем.

Известно и немало случаев, когда в родном доме оставалась вся большая семья. Тогда на отца и мать семейства ложились новые обязанности. Они должны были обеспечить максимальную безопасность всем домашним. Например, слуг могли переселить в другие помещения в доме, чтобы они пореже пересекались с хозяевами. Даже с точки зрения современной медицины это было неплохое решение: слуги часто выходили на улицу по разным поручениям, к тому же хозяева не могли контролировать, с кем общаются их домочадцы. Увы, если слуга заражался, далеко не каждый хозяин поручал кому-то заботиться о больном. Многие при первых признаках болезни отселяли слуг подальше, по сути, бросая их без необходимой помощи[185].

«Поветрие» разрушало не только материальную, но и ритуальную сторону жизни средневековых людей. Обряды во многом скрепляли общество, и немалая их часть касалась похорон. Смерть никогда не покидала человека надолго: люди умирали от индивидуальных и массовых болезней, получив травму или рану, от недоедания, во время родов и по множеству других причин. Похоронные обряды структурировали горевание, помогая людям пережить его. Похороны укрепляли связи с родственниками, соседями и коллегами: проводить покойного обычно собирались многие.

Эпидемия вторгалась в привычный порядок вещей. Множество людей лишались жизни одновременно. Скажем, древнерусский исторический источник, Софийская первая летопись, под 1230 годом сообщает об эпидемии в Смоленске: «…створша 4 скуделници; въ дву положиша 17 000, а въ третьеи 7000, а въ 49 000. Се же зло бысть по два лѣта»[186]. К этому тексту есть немало вопросов. Историки спорят, что называли «скудельницей» – могильную яму или огороженную частоколом «мертвецкую»[187]. Здесь, скорее всего, имеется в виду яма, поскольку «клали» мертвых именно в нее. Если речь шла о помещении, летописцы указывали, что в годы мора скудельницу «наполняли до верха». Не всегда мы доверяем и числам, которые приводят хронисты. Тем не менее ясно, что число мертвых поразило и шокировало книжника. Если он и преувеличил, то лишь для того, чтобы и читатель понял, какая трагедия произошла в городе. В хрониках самых разных регионов повторяется мотив: мертвых было так много, что живые не успевали погребать их. В таких условиях привычные ритуалы нарушались: нельзя было даже собраться вместе. Как и вынужденное бегство из родного дома, невозможность похорон испытывала социальные связи на прочность.

Христиане верили, что внезапная смерть от «поветрия» безжалостно губит не только тело, но и душу. В дни эпидемии священники сбивались с ног, они не успевали провести ритуалы над каждым умирающим. К тому же они и сами были крайне уязвимы: обходя дома, клирики легко заражались и умирали. Больных становилось все больше, священников – все меньше, так что многие отходили в мир иной без покаяния и последнего причастия. Неожиданная гибель без предсмертных ритуалов была одной из самых страшных перспектив для христианина: она оставляла очень мало шансов на спасение души после смерти. Владимирский епископ Серапион в XIII веке писал:

«Господь сказал: “Возвратитесь ко Мне – вернусь и я к вам, отступитесь от всех – покину и Я вас, казня”. Когда же отступим мы от наших грехов? Пожалеем себя и своих детей: когда еще столько внезапных смертей видели мы? Иные не успели порядка наладить в доме своем – и похищены были, иные с вечера в здравье легли – но утром не встали: устрашитесь, молю вас, такого внезапного расставанья!»[188]

(Перевод В. В. Колесова)

Серапион обращался к своей пастве вскоре после землетрясения, которое наверняка напугало многих. Но и для нас этот отрывок полезен: стихийные бедствия и моровые поветрия воспринимали схожим образом – как наказание свыше. При индивидуальных болезнях – таких, которыми страдал только один человек, а не многие одновременно, – умирающему старались обеспечить все предсмертные ритуалы. Вот что пишет в XV веке богатая флорентийка Алессандра Строцци вскоре после смерти заболевшего сына:

«Я уверена, что ему обеспечили [необходимые услуги] врачей и лекарства и что для его здоровья сделали все возможное, ничего для этого не жалея. Однако все было напрасно; такова была воля Господа. К тому же меня утешило знание о том, что, когда он