Насущный хлеб сражений. Борьба за человеческие и природные ресурсы в ходе гражданской войны в США - Кэшин Джоан Э.

До введения в июле 1862 года новых правил офицеры армии США иногда выставляли перед домом караульных, тем не менее солдаты находили способы для мародерства. Они уносили книги, картины и украшения, которые потом иногда продавали; какие-то предметы они забирали, чтобы отомстить плантаторам, какие-то прихватывали с собой в качестве сувениров. Некоторые действовали из практических соображений: например, солдаты могли забрать с собой плиту, чтобы использовать ее на зимней квартире. Подобные акты мародерства противоречили Военному кодексу, и некоторых его нарушителей действительно арестовывали, однако эта проблема была настолько распространена, что справиться с ней было невозможно. Бригадный генерал армии США Томас Уильямс устало заметил, что с точки зрения его солдат мародерство было не только «правом», но и «достижением». Возражавшие против грабежей солдаты рисковали столкнуться с неприязнью со стороны своих товарищей, которые могли обвинить их в сочувствии к неприятелю[280].

По мере продвижения на Юг солдаты Севера стали использовать и само строение как таковое, рассматривая его как сырьевой ресурс. Постройки любых типов и размеров представляли собой значительный запас материалов, которые могли пригодиться армии. Задолго до июля 1862 года для постройки моста через реку Чикахомини кавалеристы разобрали на балки и брусья некий «старый дом». Другие солдаты построили мост из кипарисовых бревен, полученных в результате уничтожения «хижины» в округе Лодердейл, Теннесси. Иногда жертвой военных нужд становилось сразу несколько домов. В феврале 1862 года военный инженер приказал разобрать на острове Дауфуски, Южная Каролина, множество зданий. Из получившихся в результате досок он построил платформы для своих батарей[281].

Армия Севера не только конфисковывала, грабила и сносила здания: иногда она их сжигала. Задолго до июля 1862 года военные разрушили множество домов без какого бы то ни было приказа. В Ромни, Виргиния, люди полковника Сэмюэла Г. Даннинга сочли необходимым сжечь оставленные дома, хотя команды на это не поступало; потом они подожгли мельницу и гостиницу, на этот раз уже по приказу. Иногда поджечь дом приказывали сами офицеры. Осенью 1861 года солдаты подожгли здания рядом с горой Чит, Виргиния, и потом совершили ложный маневр в сторону ближайшей конфедератской заставы с целью выманить южан и вступить с ними в бой. Иногда поджог мог быть местью. Такое случалось даже в пограничных штатах. В округе Тэлбот, Мэриленд, солдаты сожгли дом, потому что его владелец служил во флоте Конфедерации[282].

Кроме того, солдаты Севера совершали то, что можно назвать поджогом на опережение. В январе 1862 года янки подожгли хозяйский дом и дворовые постройки плантации у Порт-Рояла, Южная Каролина, поскольку мятежники уже разметили территорию для строительства батареи, а сам владелец плантации давно исчез. Иногда виновником пожара мог оказаться один-единственный недисциплинированный солдат. Стюарт ван Влит, бригадный генерал и интендант, жаловался на некоего «поджигателя», который в июне 1862 года вопреки приказу устроил пожар в виргинской деревне Уайт-Хауз. Другие офицеры были недовольны, если их солдаты поджигали брошенные дома без приказа, однако предпочитали не наказывать их за это[283].

Мирные жители, их дома и армия Cевера

Действительно, состоятельные южане – родственники высокопоставленных офицеров-мятежников с самого начала войны оставляли свои дома. Однако с приближением армии США бежали и другие мирные жители. Большей частью это объясняется тем, что они слышали о поведении северян. Марта Рид, например, заявила, что за первый год войны солдаты-янки сожгли в округе Хэмпшир, Виргиния, восемьдесят пять домов. Другие мирные жители тоже верили в худшее. Объятые страхом, южане бежали целыми поселениями: так произошло в феврале 1862 года с деревнями Доувер и Питтсбург-Лэндинг в штате Теннесси, когда к ним приблизилась армия Улисса С. Гранта. К первой военной зиме в общественном сознании уже сложился образ янки – грабителя и поджигателя[284].

Тем не менее многие чувствовали глубокую привязанность к своим домам, и решение оставить их давалось им нелегко. Подобная перспектива была «мучительной», писала Фанни Хьюм, ведь могло оказаться, что они уезжают навсегда. Возможно, решение остаться чаще было продиктовано не политическими убеждениями, а любовью к своему дому – а также инерцией, страхом перед неизвестностью и отсутствием другого жилья. Множество южан разного социального происхождения и разных политических убеждений – юнионисты, хранящие нейтралитет, сторонники Конфедерации – решали не эвакуироваться с приближением армии Севера. Полковник армии Юга Сэмюэл Фалкерсон даже посоветовал своим родственникам остаться, если они хотят спасти свой дом. По его словам, в противном случае федеральная армия все бы у них забрала[285].

Убеждение, что все эвакуировавшиеся мирные жители должны были быть сторонниками Конфедерации, предстает еще более иррациональным, если мы рассмотрим случай одной-единственной семьи Оттербек из округа Фэйрфакс, Виргиния, владевшей девятью рабами. Филипп Оттербек, его жена и большинство их родственников поддерживали юнионистов. Когда началась война, они жили на ферме матери Филиппа, где и оставались до конца 1861 года. В феврале 1862 года солдаты Конфедерации сожгли дворовые постройки фермы и пригрозили убить самого Оттербека. После этого он все-таки решил уехать. Договорившись с командой судна, шедшего по реке Потомак, он отправил свою семью в Вашингтон. Несколько недель спустя двое его белых работников сбежали в федеральный флот и сообщили, что мятежники уничтожили ферму. Про рабов Филиппа ничего не известно, но, возможно, они тоже присоединились к армии США. Проходя мимо заброшенного дома Оттербеков, ни один отряд не смог бы представить себе политические взгляды его исчезнувшего хозяина. Узнать историю каждого отдельного дома было невозможно[286].

Среди мирных жителей, решивших оставаться дома, было много женщин, которые с тревогой смотрели на солдат в окно. Большинство мужчин в довоенной Америке считали своим долгом защищать женщин, в то же время считалось, что слабому полу стоит держаться подальше от политики. Офицеры полагали, что родственницы солдат-конфедератов разделяли их взгляды по умолчанию, и настаивали на том, что тем следует покинуть свой дом. Однако официальных постановлений на этот счет не имелось, и решение зачастую зависело от тех, кто оказался вовлечен в ситуацию непосредственно. Иногда одиночество парадоксальным образом защищало женщину. В ноябре 1861 года офицеры-янки попытались выгнать из дома некую старую деву, имени которой мы не знаем, – они планировали устроить в ее жилище штаб-квартиру, но она упросила их не делать этого. Дерзость, напротив, могла разозлить противника. В июле 1862 года северяне шли через Джексон, Теннесси, и увидели возле одного из домов местную жительницу. Она повернулась к ним спиной и обозвала их «тупыми янки». После этого некий полковник Марш приказал обустроить в этом доме военный госпиталь и отменил свое решение, только когда владелица дома – другая женщина, не та, что поворачивалась спиной, – на коленях взмолилась о пощаде. Данный случай изъявления власти не подпадал под какие бы то ни было постановления[287].

Сторонники Федерации, напротив, зачастую с готовностью приглашали в свои жилища солдат-янки. В начале войны и мужчины, и женщины таких политических взглядов были готовы на очень многое – в том числе позволяли использовать свои дома для шпионажа. Осенью 1861 года некий неизвестный «сторонник юнионистов», живший неподалеку от Кросс-Лэйнс, Виргиния, спрятал у себя дома восьмерых солдат армии США для того, чтобы они могли шпионить за солдатами-мятежниками. Сторонники северян были рады предложить солдатам свои дома в качестве перевалочных пунктов. Когда подполковнику армии США Джону Невину стало плохо в дороге, одна белая женщина, имя которой мы не знаем, предложила ему ночлег. Он переночевал в ее доме, отлично выспался и уехал на следующий день, при этом семья этой женщины ничего не сообщила о нем соседям. Мирные жители, придерживавшиеся нейтралитета, старались вести себя с офицерами-янки по-дружески, чтобы те не реквизировали их дома, и в Александрии, Виргиния, некоторым удавалось добиться в этом успеха[288].