Александр Шубин - Анархия – мать порядка

Одновременно в район, контролировавшийся махновцами, попали процитированные выше харьковские "Известия" со статьей, которая особенно возмутила Махно. 29 апреля он приказал задержать часть комиссаров, решив, что большевики готовят нападение на махновцев: "Пусть и большевики у нас посидят, как сидят в казематах Чека наши", – говорил он Белашу, ссылаясь на решение Союза анархистов и "Набата"[267]. В тех полках, где комиссары смогли наладить нормальные отношения с комсоставом и бойцами, это указание было проигнорировано[268]. Другие комиссары побежали из района. В зоне расположения красных частей они столкнулись с командующим Украинским фронтом В. Антоновым-Овсеенко. Тут же к комфронту пришло приглашение Махно посетить Гуляй-Поле. Командующий направился в самое "логово мятежников".

Владимир Алексеевич Антонов-Овсеенко сталкивался с анархизмом не впервые, и не в последний раз. В революционном движении он участвовал с 1901 г., когда еще учился в пехотном училище. Во время Первой русской революции участвовал в вооруженных столкновениях в Польше и Севастополе, был схвачен и приговорен к смертной казни. Ее заменили 20 годами каторги, с которой Антонов бежал и оказался в эмиграции, где занялся журналистикой, был близок к меньшевикам. Но в 1914 г. заявил о солидарности с большевиками по вопросу о войне, и в мае 1917 г. вступил в большевистскую партию в Петрограде. Антонов-Овсеенко проявил хорошие организаторские способности, ладил и с солдатской, и с матросской вольницей. Стал секретарем Петроградского военно-революционного комитета, был одним из руководителей восстания в Петрограде. Брал Зимний вместе с анархистами. С ними же наступал и отступал на Украине в 1918 г. Вплоть до 30-х гг. Антонов-Овсеенко с симпатией относился к «честным анархистам», тепло отзывался в своих мемуарах даже о Махно. Правда, к тому времени над ним сгущались тучи – Антонову-Овсеенко могли припомнить его активное участие в оппозиционной борьбе 20-х гг. Поэтому пришлось освободиться от былых симпатий. В качестве советского консула в Барселоне в разгар Испанской гражданской войны Антонов-Овсеенко будет активно бороться с анархистами.. А пока Антонов-Овсеенко отвечал за Украинский фронт и понимал, что без согласия с Махно этот фронт может рухнуть.

Интересно, что одновременно с визитом Антонова-Овсеенко в махновский штаб красные пытались выяснить точное расположение махновских частей – вероятно, для удара по ним. Но нападение было невозможно, пока в гостях у Махно был Антонов-Овсеенко. Вот запись телефонных переговоров махновского и красного штабов:

"Бишиле: Прошу сообщить, у вас ли сейчас комфронт Антонов и не известно ли, когда он выедет?

Богословский: Вы мне уже надоели (Очевидно, это далеко не первый звонок из штаба красных за время пребывания Антонова-Овсеенко в штабе Махно. – А.Ш.), против моего окна сидит, с батькой Махно беседует.

Бишиле: А не известно ли, когда он выедет?

Богословский: Тогда сам сообщу".

Затем дежурный секретарь Бишиле связался с начальником штаба 3-й бригады Веретельниковым.

"Веретельников: У аппарата начштаба Веретельников, что нужно?

Бишиле: У аппарата дежурный секретарь Бишиле. Прошу дать сейчас же самые точные сведения о расположении частей вашей бригады.

Веретельников: Я не могу сказать, не нахожу возможным передать это без "маяка".

Бишиле: Мне приказано получить сведения во что бы то ни стало и уклончивые ответы в расчет не принимать. Так как в противном случае вы будете подлежать суду военного трибунала как не ...

Веретельников: Не нахожу нужным отвечать такому дураку, как вы, который требует сведений без шифра.

Бишиле: Прежде всего долг вежливости требует выслушать человека до конца, а потом уже выводить свои глубокие умозаключения. К вам уже ...

Веретельников: Ваш долг вежливости не велит вам пугать меня, я уже пуган".

Угроза трибуналом не помогла заставить анархиста нарушить порядок передачи секретной информации. Любопытно, что ровно 18 лет спустя аналогичная приверженность анархистов дисциплине в передаче информации станет поводом для столкновений с коммунистами в Барселоне, которые изменят ход Испанской революции. История Махновского движения повторится в Испании во многих своих чертах. Но пока судьба революции решалась в восточной Украине…

Бишиле не сдавался, информация нужна "во что бы то ни стало" и немедленно. Поэтому он идет на откровенную ложь:

"Бишиле: К вам уже десятки раз обращались с подобными просьбами и всегда получали ответы подобно вашему: мы, мол, сейчас без шифра дать не можем, зашифруем и пришлем, но несмотря на это, мы ни разу сведений не получали".

Это не соответствует действительности. С 11 по 28 апреля, в период боев за Волноваху и Мариуполь, штаб 2-й армии получил 18 сообщений о расположении 3-й бригады. На момент затишья после успешных для бригады действий согласно переданному в штаб донесению она занимала позицию Доля-Еленовка-Александровское-Ново-Николаевское-Игнатьевка-Павлополь-Мариуполь[269]. Бишиле и стоящее за ним руководство интересуют передвижения бригады за последние два дня, хотя на фронте спокойно. Впрочем, секретарь и сам уже понял все неудобство своего положения и начал говорить нечто маловразумительное:

"Желая предупредить подобный случай, я хотел поставить вас в известность о последствиях, дабы получить наконец от вас сведения, не в зашифрованном виде я от вас потребовал, так как сам отлично понимаю, что сведения должны быть зашифрованы. В следующий раз не выводите такие быстрые заключения, так как сами окажетесь на этом положении ..."

Итог этих переговоров подвел Веретельников: "Сведения будут шифрованной телеграммой, а по аппарату мы не можем дать таких сведений"[270].

Между тем более важные переговоры проходили 29 апреля между Махно и Антоновым-Овсеенко. Прибыв в Гуляй-Поле, командующий, к удивлению своему, был встречен почетным караулом и дружным "Ура!". После краткой инспекции, в ходе которой командующий фронтом обнаружил, что "Махно и его штаб живет крайне скромно; бандитизма незаметно"[271], Антонов-Овсеенко провел с комбригом беседу. Она помогла урегулировать возникшие недоразумения. "Преследования политкомиссаров? Изгнание их?! Ничего подобного! Только нам надо бойцов, а не болтунов. Никто их не гнал, сами поутикали... Конечно, у нас много идейных противников ваших, так давайте спорить", – говорил Махно командующему[272]. После этих переговоров Махно принял комиссаров назад, но командующий признавал, что "наши политработники в частях Махно слабы, трусливы и не могут противостоять... вредным элементам"[273].

В ходе разговора Антонов-Овсеенко пришел к выводу, что "сам Махно, главные его боевые работники и его полки проникнуты желанием сломить контрреволюционное казачество и офицерство"[274].

Махно даже осудил наиболее резкие положения резолюций съезда Советов района, обещал препятствовать выборности комсостава, которого (видимо, ввиду заразительности примера) так опасались в соседних частях РККА. Тем более, что командиры уже были выбраны, и менять их в это время никто не собирался. По утверждению Махно, и органы самоуправления (полковые комитеты) в повстанческой армии были "сведены на роль хозяйственных комиссий"[275]. Неприятие большевиками солдатского самоуправления было вызвано тем, что они привыкли видеть в нем рычаг разложения армии, коим сами пользовались в 1917 г. К тому же самоуправление в армии препятствовало использованию крестьян в шинелях против крестьян в чапанах.

Но, пойдя на некоторые уступки, батька выдвинул новую, принципиально важную идею, которая могла бы примерить две стратегии революции: "До решительной победы над белыми должен быть установлен революционный фронт, и он (Махно – А.Ш.) стремится не допускать междоусобиц между различными элементами этого революционного фронта"[276]. Это уже не рассуждение об укреплении тактического союза (по типу "кто кого переиграет"), и не предложение простой коалиции. Открывалась возможность сосуществования в рамках системы советской власти различных революционных политических течений. Они опирались бы не на добрую волю сильного партнера, а на собственные силы, в том числе и военные, строили бы новое общество в соответствии со своими принципами и волей местного населения, решали бы вопросы общего значения путем диалога, а не приказа.

Идея “единого революционного фронта против контрреволюции” была доложена Антоновым-Овсеенко Раковскому и Подвойскому[277]. Идея оказалась наредкость жизнеспособной, потому что давала реальное решение одной из основных проблем революционного процесса – проблемы монополизма власти. Идея единого фронта революционных сил будет использоваться в политике Коминтерна и с новой силой возродится в форме Народного Фронта 30-х гг. и окажет большое воздействие на ход Испанской революции.