Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

Наполеон, вероятно, согласился бы с этой оценкой, но с некоторой неуверенностью в отношении Цезаря. Он никогда не терял надежды, что Франция вернется к нему. Он утешал себя надеждой на то, что галльское негодование по поводу его заключения восстановит французскую преданность ему. «Когда меня не станет, — говорил он О'Меаре, — будет реакция в мою пользу….. Именно моя мученическая смерть вернет корону Франции моей династии…. Через двадцать лет, когда я буду мертв и похоронен, вы увидите новую революцию во Франции».11 Оба эти предсказания исполнились.

Чтобы оживить свой образ, он надиктовал мемуары, и они хорошо послужили своей цели. Его рассказ о битве при Ватерлоо, переданный Гурго, был тайно вывезен с острова Святой Елены и опубликован в Париже в 1820 году; Лас Кейс рассказывает, что он произвел сенсацию.12 В 1821–22 годах во Франции были изданы еще шесть томов надиктованной им автобиографии. История самого императора быстро распространилась и сыграла важную роль в создании «легенды», которая сделала его, мертвого, живой силой во Франции.

Его спутники стали его апостолами. О'Меара храбро защищал его (1822) в стране его самых стойких врагов. Лас Касес сделал его безупречным в четырех томах (1823), которые стали библией нового вдохновляющего вероучения. Обширный отчет графа де Монтолона появился только в 1847 году, а Гурго и Бертран — только после их смерти; но тем временем их живые свидетельства питали веру. Монтолон привез также «Предсмертные наставления императора своему сыну», в которых рекомендовались добродетели, способные улучшить императорское прошлое: осторожность, умеренность, конституционное правление, свобода прессы и, в отношении всего мира, политика мира. Теперь появился и любимый совет: «Пусть мой сын часто читает и размышляет над историей; это единственная истинная философия».13

Даже по свидетельству его благочестивых спутников, у великого императора, среди раздражений заключения и болезней, появились недостатки, естественные для старости; но эти слабости теперь были забыты в перспективе его военных триумфов, его административного наследия и пронзительной остроты его ума. Он фактически отрекся от большей части Революции, заменив свободу абсолютизмом, равенство — аристократией, братство — дисциплиной; но в своем обновленном образе он снова был сыном Революции, и якобинцы, некогда его преданные и гонимые враги, теперь собрались вокруг его памяти. Но пока Наполеон очищал свой послужной список наказаниями, сменившее его правление Бурбонов отреклось от своего первоначального признания; Людовик XVIII, сам разумный человек, тронутый Просвещением, позволил, чтобы при его дворе доминировали роялисты, которые ничего не прощали и хотели получить все, включая свои старые поместья и власть, а также правительство, не ограниченное представительными учреждениями. Сопротивление было встречено «белым террором» со шпионами, охотой и поспешными казнями. Старые солдаты не могли забыть преследование и расстрел Нея. На фоне всего этого армия по-прежнему хранила память о Пти Капорале, который беседовал с новобранцами у костра, продвигал их по службе без сословных предрассудков и бюрократических проволочек и сделал Великую Армию ужасом королей и гордостью Франции. Крестьяне помнили, что Наполеон защитил их от требований дворянства и духовенства; пролетариат процветал под его властью; средние слои выросли в богатстве и социальном признании. Миллионы французов чувствовали, что при всем своем самодержавии Наполеон сохранил основные принципы Революции: конец феодализма с его обременительными повинностями и податями; открытие возможностей для продвижения по службе для представителей любого класса; равенство всех перед законом; отправление правосудия в соответствии с четким, письменным и единым для всей страны законом.

Так, через двадцать лет после смерти Наполеон возродился и снова стал доминировать в умах и воображении людей. «Мир принадлежит Наполеону», — писал Шатобриан; «…живой, он не смог завоевать мир; мертвый, он им владеет».14 Скромной революции 1830 года помогли новые бонапартистские настроения. Прямая линия Бурбонов прекратилась с отречением Карла X; новый король, Луи Филипп, представитель орлеанистской ветви Бурбонов, был сыном Луи-Филиппа-Жозефа, герцога Орлеанского, который называл себя Филиппом-Эгалитом и голосовал за казнь Людовика XVI. Новый король на некоторое время заручился поддержкой бонапартистов; он принял трехцветные эмблемы императорского режима и приказал восстановить фигуру Наполеона на вершине Вандомской колонны.

Тем временем завещание покойного было опубликовано, и его второй пункт казался последним императорским приказом: «Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегу Сены, в окружении французского народа, который я так любил». По всей Франции, то затихая, то становясь все громче и громче, прозвучал призыв нации: «Верните его домой!» Пусть Франция даст своему герою похороны, которых заслуживает такой человек: пусть Триумф Пепла (так его стали называть) искупит позор этого мрачного заточения! Клич дошел до правительства; министр иностранных дел Луи-Адольф Тьерс (1797–1877) — тот, кто напишет величайшую из всех историй Наполеона,*и избранный (в 1871 году) первым президентом Третьей республики, — очевидно, именно он предложил своим помощникам, а затем, вместе с ними, и королю: Давайте попросим согласия Великобритании на вывоз останков Наполеона в Париж. Луи Филипп согласился; причастность к такому шагу должна была завоевать сердца французского народа. Кабинет министров обратился к главам британского правительства. Лорд Пальмерстон ответил сразу и красиво: «Правительство Ее Британского Величества надеется, что быстрота его ответа может быть расценена во Франции как доказательство ее желания изгладить последние следы той национальной вражды, которая при жизни императора вооружала Англию и Францию друг против друга».15

Король поручил своему сыну Франсуа, принцу де Жуанвилю, отправиться на остров Святой Елены и привезти оттуда останки Наполеона. 7 июля 1840 года принц отплыл из Тулона на корабле Belle Poule в сопровождении генералов Бертрана и Гурго, графа де Лас-Касеса и самого близкого слуги Наполеона Маршана, которые вместе должны были решить вопрос о подлинности трупа. Они достигли острова Святой Елены 8 октября; после многочисленных формальностей они увидели эксгумацию тела, опознали его и 30 ноября прибыли с ним в Шербур.

Начались самые долгие похороны в истории. Гроб перенесли на пароход «Нормандия», который доставил его в Валь-де-ла-Хайе, на Сене ниже Руана; там его пересадили на речную баржу, на которой был импровизирован небольшой храм; под этим храмом, охраняемым, по одному на каждом углу, Бертраном, Гурго, Лас-Кейсом и Маршаном, гроб не спеша понесли вверх по Сене, останавливаясь в крупных городах для торжеств на берегу.16 В Курбевуа, в четырех милях к северу от Парижа, его перенесли в украшенную похоронную карету, которая в сопровождении солдат, моряков и различных высокопоставленных лиц проследовала через Нейи, под Триумфальной аркой и по Елисейским полям, по