Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян
Бабий Яр. Реалии читать книгу онлайн
Киевский овраг Бабий Яр — одна из «столиц» Холокоста, место рекордного единовременного убийства евреев, вероломно, под угрозой смерти, собранных сюда якобы для выселения. Почти 34 тысячи расстрелянных всего тогда за полтора дня — 29 и 30 сентября 1941 года — трагический рекорд, полпроцента Холокоста! Бабий Яр — это архетип расстрельного Холокоста, полигон экстерминации людей и эксгумации их трупов, резиденция смерти и беспамятства, эпицентр запредельной отрицательной сакральности — своего рода место входа в Ад. Это же самое делает Бабий Яр мировой достопримечательностью и общечеловеческой трагической святыней.
Жанр книги — историко-аналитическая хроника, написанная на принципах критического историзма, на твердом фактографическом фундаменте и в свободном объективно-публицистическом ключе. Ее композиция жестко задана: в центре — история расстрелов в Бабьем Яру, по краям — их предыстория и постистория, последняя — с разбивкой на советскую и украинскую части. В фокусе, сменяя друг друга, неизменно оказывались традиционные концепты антисемитизма разных эпох и окрасок — российского (имперского), немецкого (национал-социалистического), советского (интернационалистского, но с характерным местным своеобразием) и украинского (младонационалистического).
Я говорю не о юридическом прощении. Их убили немцы, а не он, а он лично, насколько мне известно, никого не убил, не служил в лагере, не стоял в оцеплении во время немецких акций по «окончательному решению», не был оператором в газовой камере или шофером душегубки. Он был только дворником. И работал только сам от себя и для себя, для собственного удовольствия...
Немцы вошли в Киев 19 сентября, расстрелы в Бабьем Яре начались 29-го. Все эти десять дней родные мои жили под властью не столько Гитлера, сколько Кудрицкого. У Гитлера были еще другие заботы, у Кудрицкого, видимо, только эта. Он устроил им персональный Освенцим на дому, и ему было не лень следить за его «распорядком», чтоб не забывались. И хотя погибли мои родные не от его руки, но измывательства его были таковы, что, вполне возможно, эту гибель они восприняли как освобождение. От него. То, что он им устраивал перед смертью, было, по-моему, страшней, чем сама смерть... Ему для удовлетворения и крови было мало. Надо было еще и мучить[227].
Это ж надо: гибель в Бабьем Яру — как меньшее из зол, как освобождение!
А 29 сентября — главный день расправы — стал праздником сердца для всей этой дворничьей сволочи.
Согласно приказу, сбор евреям был назначен на 8 часов утра. Но дворники и управдомы не дали своим евреям даже выспаться напоследок: они их будили в четыре утра! Немцы этого совсем не требовали, но смысл этой дворничьей инициативы совершенно ясен. Евреев выпихивали из их квартир, забирали у них ключи (под обещание передать ключи немцам, с чем они потом не спешили), — лишь для того, чтобы у евреев было поменьше времени на сборы, а у них, у дворников — побольше времени на грабеж.
Вот характерное признание Федора Лысюка, управдома нескольких домов на улицах Жилянской и Саксаганского. На одном из допросов после своего ареста он так описал свои обязанности и свой «интерес»:
На управдомов были возложены обязанности следить за тем, чтобы в их домоуправлениях не остались евреи, и обеспечить их явку на сборные пункты... С этой целью я сам лично ходил по квартирам, где проживали евреи, и проверял, все ли ушли, а квартиры в соответствии с указаниями райжилуправы опечатывал... В домах моего домоуправления оказалось трое больных евреев, две женщины-старухи и мужчина. Эти люди вообще не поднимались с кровати, поэтому самостоятельно явиться на сборный пункт не могли... Моя функция заключалась в том, что когда прибыли подводы, я организовал людей, которые вынесли больных с их квартир и положили на подводы... Когда я пришел в квартиру с целью вынести из нее старуху [Хаю Гершовну Урицкую. — П.П.], то со мной также вошли люди, которые должны были ее вынести. Я предложил старухе быстро одеться, но она одевалась долго, тогда я дал указание взять ее и завернуть в одеяло и так вынести на подводы. Несмотря на просьбу старухи, я не позволил ей одеть пальто... Я это сделал потому, что, во-первых, видя отношение немцев к евреям, был настроен антисемитски, во-вторых, я знал, что так или иначе эта старуха будет немцами расстреляна, а в-третьих, я был заинтересован в том, чтобы чем больше одежды и других вещей осталось, так как имел планы использовать их для себя с целью наживы[228].
Комендант украинской полиции А. Орлик издал приказ № 5, предписывавший всем домуправам и дворникам в течение 24 часов выявлять в своих домах евреев, сотрудников НКВД и членов ВКП(б) и сдавать их в полицию или в еврейский лагерь при лагере для военнопленных на Керосинной улице. Тем же, кто посмеет евреев укрывать, тем расстрел[229].
От дворников не отставали и соседи-жильцы. Не дожидаясь ордеров от управы, они выволакивали жидов-соседей из их комнат, плевались, передразнивали жаргон, били, душили, иногда убивали. После чего, лоснясь от свершившейся справедливости и сияя от радости, заселялись в опустевшее жилье.
Вспоминает военврач Гутин:
А один из двора, где жили потом, рассказал о нашей соседке по общей квартире, женщине по имени Степа: «В комнате, где вы живете, жил старый больной еврей, двигаться не мог и в Бабий Яр не пошел, так Степа его собственными руками задушила, вышвырнула на улицу и заняла комнату»[230].
Такая же участь — у Сарры Максимовны Эвенсон — редактора выходившей в Житомире газеты «Волынь»[231] и первой переводчицы романов Лиона
Фейхтвангера. Украинцы просто выбросили ее, старую и больную, из окна ее квартиры на третьем этаже на улице Горького, 14[232].
Большинство этих «новых людей» сочетали в себе ненависть и корысть: они и после войны так и остались в «своих» — бывших еврейских — квартирах или комнатах, в окружении «своей» — бывшей еврейской — мебели и обстановки.
Но встречались и чистые, беспримесные антисемиты, готовые постараться даже за голую идею, безо всякой личной материальной выгоды. Пещерная ненависть, жадность, зависть заставляли этих людей не просто доносить на евреев, но активнейшим образом искать и находить их, соучаствуя в уничтожении.
Вот один из таких персонажей — Петр Денисович Дружинин (1919— 1945), дезертир и агент. После «Гросс-акции» он вселился в еврейскую квартиру на Пушкинский, 31, кв. 13 и приоделся. Он самозабвенно охотился за евреями, как и за коммунистами и партизанами. А когда евреи «кончились», то взял след украинки Марии Хлевицкой, заподозренной им в скрытом еврействе![233] Приговорили Дружинина на основании УПВС от 19 апреля 1943 года к каторжным работам сроком на 20 лет с поражением в правах еще на пять лет.
GROSSAKTION: «ВСЕ ЖИДЫ ГОРОДА КИЕВА...»
Давид Заславский: сами виноваты!
...Знал ли Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967), в какое кривое и кровавое зеркальце он заглядывал, когда — для публикации в качестве газетного объявления — в уста мастера Хулио Хуренито вкладывал следующий текст?
В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме излюбленных уважаемой публикой традиционных погромов, также реставрирование в духе эпохи: сожжение иудеев,
