Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Удивились уже? Звериной жестокости сталинского режима и лично лейтенанта Госбезопасности Турбовского, лично расстрелявшего с августа (время, когда начали действовать перечисленные в справке приказы НКВД) по декабрь 1937 года две тысячи сто человек? Невнимательный читатель по таким архивным документам и делает вывод, что наши чекисты были страшнее гитлеровских зондеркоманд.
Но меня удивило другое: где советские чекисты брали писчую бумагу, практически нестареющую, технология производства которой и сегодня неизвестна? На фотокопии мы видим почти белые листы бумаги, которой более 80 лет. Любой эксперт вам скажет, что через 80 лет хранения окислительные процесс, происходящие в писчей бумаге приводят к если не почти полному ее разрушению, то цвет ее изменится с белого на коричневый, на ней выцветут все надписи. Здесь же нам представлен почти свежеизготовленный документ, если судить по его внешнему виду.
Только один внешний вид справки о чекисте Турбовском свидетельствует о наглой фальшивке, не требующей никакой дополнительной экспертизы. Впрочем, если бы этот документ нам был представлен даже не в виде фотокопии, а в текстовом, то и в этом случае, никакая экспертиза не потребовалась бы. Читаем «справку»:
«Тов. Турбовских непосредственно проведена большая работа по приведению в исполнение приговоров … Особой Тройки при УНКВД…»
Теперь смотрим на дату «справки» — 4 декабря 1937 года. И, наконец, вот на это приказ НКВД
«Приказ НКВД СССР № 00606 „Об образовании Особых троек для рассмотрения дел на арестованных в порядке приказов НКВД СССР № 00485 и др.“
1. В целях быстрейшего рассмотрения следственных материалов дел на лиц, арестованных в порядке приказов НКВД СССР №№ 00485, 00439 и 00593 1937 гада и №№ 202 и 326 — 1938 г., создать при Управлениях НКВД краев и областей Особые тройки, на которые и возложить рассмотрение указанных дел.
2. Особые тройки образовать в составе: первого секретаря обкома, крайкома ВКП(б) или ЦК нацкомпартии, начальника соответствующего управления НКВД и прокурора области, края, республики…»
Вроде всё правильно? Была же такая Особая Тройка при УНКВД. Но дата приказа о ее образовании … 17 сентября 1938 года. Как лейтенант Госбезопасности Турбовский мог в 1937 году расстреливать по приговору Особой тройки в 1937 году, почти за год до образования этой Тройки?
С историком, который обнаружил в архиве эту «справку», я заочно знаком, по спору в ВК. Он мне пытался объяснить, что я не специалист, «диванный эксперт», как он выразился. Одному моему товарищу он прямо написал:
«…любой документ, находящийся в государственном архиве является подлинным априори. Пока не доказана его фальшивость. Фальшивость доказывается не размышлениями в жж или фб кучкой недоучек, как ты вероятно понимаешь. И никто, ни историки, ни архивисты не должны ни в чем оправдываться перед тобой и ничего доказывать. Ни ты, ни Балаев даже не являетесь сторонами обсуждения.»
Представляете, какая запредельная наглость?! Контантину Богуславскому, этому историку, перед нами оправдываться не стоит. Да, мы — не сторона обсуждения в этой ситуации. Обсуждать здесь вообще нечего. В нормальной ситуации должно быть не обсуждение, а допрос в кабинете у следователя гражданина Богуславского по факту «обнаружения» в архиве поддельного документа. Я почти наверняка уверен, что в нормальной ситуации гражданину Богуславскому будет предъявлено обвинение и в изготовлении фальшивки. Он передо мной хвастался, что не какой-то профан, а работает в архиве. Результат его работы мы и видим. Это так, кажется, историки сейчас работают в архиве — сочиняют в них «исторические» документы. А вы не должны сомневаться в том, что в архивах только подлинники. Вы должны только верить этим святым и непогрешимым людям, которые находят в архиве абсолютно нестареющую бумагу…
* * *
Ещё меня часто ругают за то, что я к профессиональным историкам отношусь, мягко говоря, критически. Вплоть до того, что многих из них называю прямо умственно неполноценными. Только это не мое отношение к профессии историка, как к занятию для умственно неполноценных. Я профессию историка уважаю и ценю. Другое дело, что именно считать профессией историка. Если группа историков пишет известную многотомную историю Великой Отечественной войны и в этом многотомнике, в соответствии с задачами, поставленными на 20-м съезде КПСС, от Ставки ВГК остаются Жуков вдвоем с Василевским, то, извините, это уже не история Великой Отечественной войны, а партийно-пропагандистское сочинение за авторством партийных пропагандистов, по недоразумению называемых историками.
Как бы мы не относились к большевикам, к Сталину, но они не догадались Александра Васильевича Суворова за подавление крестьянского восстания Пугачева исключить из числа великих полководцев, а все его победы приписать Багратиону.
А много вы найдете в советских учебниках и прочих изданиях послесталинского времени по вопросу индустриализации упоминаний о Л. М. Кагановиче?
Это школа — пропагандистская школа, замаскированная под историческую. Мы сегодня имеем дело именно с этой школой и ее воспитанниками. Впрочем, советская историческая школа, если ее так можно называть, ничем не отличалась от обычной буржуазной в этом плане подгонки историографии под нужды правящего класса. Да и класс был тот же — буржуазный, хоть и носил в официальных документах название — ЦК КПСС.
Только не надо меня обвинять в том, что я вообще всю историческую науку приравниваю к пропаганде, отрицаю ее научность. Так можно все отрасли знаний причислить к пропаганде. То, что в науке не несет непосредственной угрозы интересам правящих классов, то что правящий класс не использует в данный момент для наживы и укрепления своей власти — там он позволяет науке существовать в ее чистом, научном, виде.
Где есть хоть малейшая опасность власти и кошельку — там от науки остаются жалкие огрызки. Извините, разве на философских кафедрах Петербургского университета преподавали марксистскую философию при царе? Как жила философская наука, игнорирующая таких титанов в философии, как Маркс и Энгельс?
Да что там общественные науки!? Классики вообще учат, что любая наука — штука классовая. Обывателю трудно эту истину осознать, пока она асфальтовым катком по нему не проедется. Когда недавно медики стали заявлять чуть не хором, что чем позже человек на пенсию выйдет, тем это для его здоровья полезней, подозрения насчет классовой сущности медицины возникли? Нет?
Если уж медики… то чего здесь говорить об историках? Это нужно осознавать и понимать, те отрасли науки, которые особенно важны для сохранения и укрепления власти правящего класса, особенно это касается общественных наук: философии, политэкономии, истории, — становятся, в значительной их части, пропагандистским инструментом.
А нашей откровенно антикоммунистической власти история нужна как пропагандистский инструмент против коммунизма, не более того. Любая правда
