Марк Твен - №44, Таинственный незнакомец

- О, я об этом не подумал! Да, да, теперь понимаю, - и, просветлев лицом, добавил: - Но ведь им суждено умереть так или иначе, так не все ли равно, когда? Не так уж важна человеческая жизнь: людей много, очень много. Так вот, после того, как мы их убьем...

- Проклятье! Мы не станем их убивать, и больше ни слова об убийстве: твоя идея жестока, по-моему, она постыдна; позор, что ты цепляешься за нее и не хочешь с ней расстаться. Можно подумать, что это твой ребенок, да еще первенец.

По всему было видно, что Сорок четвертый сражен наповал. Но его смирение причинило мне боль: я почувствовал себя негодяем, будто ударил бессловесное животное, делавшее, по своему разумению, добро и не желавшее никому зла; в глубине души я негодовал на себя за то, что обошелся с ним грубо в такое время: ведь я с первого взгляда понял, что на Сорок четвертого опять нашла блажь, разве он виноват, что у него в голове каша? Но я не сумел перебороть себя сразу, сказать ему доброе слово и тем самым загладить свою вину - нет, мне требовалось время, чтоб пойти на мировую.

В конце концов я разбил лед, и Сорок четвертый постепенно оживился, заулыбался, он радовался, как ребенок, что мы снова друзья.

Сорок четвертый рьяно взялся за ту же проблему, и вскоре придумал другой план. На сей раз он решил превратить горничную в кошку и сотворить еще несколько Шварцев - тогда Маргет не сможет отличить их друг от друга и выбрать настоящего, а закон не позволит ей взять в мужья целый гарем. Свадьбу придется отложить.

Здорово придумано! И слепому видно, что план прекрасный. Я был рад похвалить приятеля, и тем самым загладить прошлую обиду. Сорок четвертый был на седьмом небе от счастья. Минут через десять послышалось заунывное мяуканье кошки, бродившей где-то по соседству, и Сорок четвертый весело потер руки:

- А вот и она.

- Кто - она?

- Горничная.

- Не может быть! Ты уже превратил ее в кошку?

- Да. Она не ложилась спать, ждала соседку по комнате, чтоб посплетничать. А та была на свидании с кавалером - новым помощником привратника. Еще минута-другая, и было бы слишком поздно. Открой дверь, она явится на свет, и мы послушаем, что она скажет. Я не хочу, чтобы горничная меня узнала, и обернусь магом. Это принесет ему еще больше славы. Хочешь, я научу тебя понимать по-кошачьи?

- Очень хочу, Сорок четвертый, научи.

- Хорошо. А вот и она, - произнес он голосом мага, и в то же мгновение передо мной стоял двойник мага, облаченный в его мантию и все прочее. Я тут же обернулся невидимкой: не хотел, чтоб кто-нибудь видел меня в компании проклятого колдуна, даже кошка.

В комнату понуро вошла очень красивая кошечка. Едва завидев колдуна, она взметнула хвост, выгнула спинку, зашипела и наверняка умчалась бы прочь, но я, пролетев у нее над головой, вовремя захлопнул дверь. Кошечка отступила в угол, не сводя с Сорок четвертого блестящих немигающих глаз.

- Это ты превратил меня в кошку, - сказала она. - Подлый поступок, я тебе ничего плохого не сделала.

- Какая разница? Ты сама навлекла на себя беду.

- Чем же я ее навлекла?

- Собиралась рассказать про Шварца и скомпрометировать свою молодую хозяйку.

- Лопни мои глаза, неправда!

- Не клянись попусту. Ты даже спать не ложилась, чтоб посплетничать. Мне все известно.

Кошка виновато потупилась. Она решила не спорить с магом. Подумав минуту-другую, спросила с неким подобием вздоха:

- Как ты думаешь, они будут хорошо со мной обращаться?

- Да.

- Ты это знаешь наверняка?

- Конечно, знаю.

Кошка снова задумалась.

- Лучше я буду кошкой, чем служанкой, - вздохнула она. - Служанка рабыня. Улыбаешься, делаешь вид, что тебе весело, притворяешься счастливой, а тебя знай бранят за каждый пустяк, как фрау Штейн и ее дочка, к примеру, насмехаются, оскорбляют, а какое у них на это право? Они мне жалованье не платят. Я никогда не была их рабыней; ненавистная жизнь, отвратительная жизнь! Кошке и то лучше живется. Так ты говоришь, все будут обходиться со мной хорошо?

- Я сказал - все.

- И фрау Штейн и ее дочь?

- И они тоже.

- Ты сам об этом позаботишься?

- Да, обещаю тебе.

- Тогда - благодарю. Они все тебя боятся, но большинство - ненавидит. Я и сама тебя ненавидела - раньше. Теперь-то я вижу, что ты совсем другой. Теперь мне кажется, что ты добрый; не знаю почему, но думаю, что ты добрый, хороший человек, и я тебе доверяю. Верю, что ты защитишь меня.

- Я сдержу обещание.

- Верю. Оставь меня в обличье кошки. У меня была горькая жизнь... Как они могли так грубо помыкать мной, эти Штейны, ведь я - бедная девчонка, ничего и никого в целом мире у меня нет, зла я им не делала... Да, я собиралась рассказать историю с двойником. И рассказала бы, из мести. Вся семейка говорила, что Шварц подкупил меня, вот я его и впустила, а это ложь! Даже молодая хозяйка поверила в их ложь - я по глазам видела; она, правда, пыталась меня защитить, да потом прислушалась к наговору. Да, я хотела разболтать историю со Шварцем. Мне не терпелось посплетничать. Я была зла. А теперь я рада, что мне не удалось это сделать, потому что вся злость моя пропала. Кошки не помнят зла. Не превращай меня в служанку, оставь лучше кошкой. Вот только... После смерти христиане отправляются... Я знаю, куда они отправляются; кто в одно место, кто в другое. А кошки, как ты думаешь, куда отправляются кошки?

- Никуда. После смерти, разумеется.

- Тогда я останусь кошкой, не возвращай мне человеческого обличья. Можно мне съесть эти объедки?

- Конечно, ешь на здоровье.

- Наш ужин стоял на столе, но горничная испугалась чужой кошки и прогнала меня из комнаты, я так и осталась голодной. Еда удивительно вкусная, как она сюда попала? Ничего подобного в замке никогда не бывает. Это колдовская еда?

- Колдовская.

- Я сразу угадала. А она безвредная?

- Совершенно безвредная.

- У тебя ее много?

- Сколько душе угодно - днем и ночью.

- Какая роскошь! Но ведь это не твое жилье?

- Нет, но я здесь часто бываю, и еда тут всегда найдется. Если хочешь, можешь кормиться в этой комнате.

- Слишком все хорошо складывается, трудно поверить.

- Можешь поверить. Приходи, когда захочешь, и мяукни возле двери.

- Как это мило... Да, теперь я понимаю, что едва избежала опасности.

- Какой опасности?

- Опасности не превратиться в кошку. Не было бы счастья, да несчастье помогло - ввалился этот пьяный дурак; не окажись я там... но я оказалась, и по гроб тебе благодарна. Еда - сказочная, ничего подобного не пробовала, сколько здесь живу, ей-богу. Спасибо, что ты разрешил мне приходить сюда подкормиться.

- Приходи, когда хочешь.

- В долгу не останусь. Раньше я мышей не ловила, но теперь чувствую в себе эту способность и буду стеречь от мышей ваше жилье. Теперь у меня на душе веселее: не так уж все плохо, а сюда я пришла унылая. Поселиться мне здесь можно? Как ты думаешь? Ты не возражаешь?

- Нисколько. Располагайся, как дома. У тебя будет своя кровать. Я об этом позабочусь.

- Вот удача! Никогда бы не подумала, что кошкам так сладко живется.

- У них есть свои преимущества.

- Ну, теперь можно держать хвост трубой. Пойду прогуляюсь, посмотрю, не шалят ли мыши. Aurevoir, большое спасибо за все, что ты для меня сделал. Я скоро вернусь, - и она удалилась, помахивая хвостом, что означало довольство.

- Ну вот, - сказал Сорок четвертый, - часть плана мы уже осуществили и не принесли горничной никакого вреда.

- Никакого, - согласился я, принимая свой обычный вид, - мы оказали ей услугу. И я на ее месте испытывал бы точно такие же чувства. Сорок четвертый, как это здорово - слушать кошачий язык и понимать каждое слово. А могу я научиться говорить по-кошачьи?

- Тебе и учиться не придется. Я вложу в тебя это умение.

- Прекрасно. Когда?

- Сейчас. Ты уже владеешь им. Говори: "Мальчишка стоял на пылающей палубе"{27} на котопульте или котоплазме - словом, на кошачьем языке.

- Мальчишка... повтори, что я должен сказать.

- Это стихотворение. Оно еще не написано, но это прекрасное, волнующее стихотворение. Английское. Постой, я вложу его тебе в голову на кошачьем. Все... Ты его уже знаешь. Читай!

Я прочел стихотворение, не упустив ни единого "мяу"; оно действительно прекрасно звучит на этом языке - удивительно трогательно. Сорок четвертый сказал, что если бы это стихотворение продекламировать на заборе лунной ночью, люди прослезились бы, особенно их тронул бы квартет исполнителей. Я возгордился: не так уж часто Сорок четвертый баловал меня похвалой. Я был рад завести кошку, тем более сейчас, когда мог объясниться с ней по-кошачьи. И ей, конечно, будет хорошо у меня. Сорок четвертый согласился.

- Сегодня ночью мы сделали доброе дело для бедняжки горничной, - сказал я. - Я согласен, что она скоро свыкнется со своей судьбой и будет счастлива.

- Да, как только у нее появятся котята, - кивнул он. - Долго ждать не придется.

Потом мы стали придумывать ей имя, но Сорок четвертый вдруг заявил: