Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

подольше. Тем временем дома женихи вдруг узнают, что Телемах отбыл с острова в Пилос, к Нестору; чтобы не допустить его возвращения с новостями про Одиссея, да и просто избавиться от входящего в силу царевича, один из женихов, Антиной, снаряжает корабль с двумя десятками воинов и устраивает Телемаху засаду в узком проливе меж скалистых обрывистых берегов Итаки и острова Зам.

В сегодняшней популярной кинокритике такой прием называется «клиффхэнгер»: действие обрывается в напряженный момент, а рассказчик переключает внимание на другую сюжетную линию. Гомер проделал этот актуальный для современного кинематографа и литературы трюк больше 2500 лет назад. С непринужденным изяществом обращаясь с пространством и временем, оставив Телемаха в Спарте, а Антиноя с его головорезами в сумеречных шхерах Ионического моря, он переносит нас на остров Огигия, где Калипсо безуспешно пытается принудить Одиссея ответить взаимностью на ее страсть — своего рода зеркальное отражение ситуации Пенелопы и женихов.

Терракотовая амфора с изображением греческих воинов-спартанцевок. 480–470 до н. э.

Посланный Зевсом Гермес в выражениях, не терпящих двоякого толкования, приказывает Калипсо отпустить Одиссея восвояси. Она пытается возражать: напоминает, что спасла Одиссея, когда тот едва не погиб, из последних сил цепляясь за доску в открытом море; что хотела дать ему бессмертие; что, в конце концов, ему просто не на чем отплыть с ее острова, но Гермес категоричен — отпустить. Грустная Калипсо отправилась с этой новостью к Одиссею, предложив ему сколотить плот и отправляться домой. Это звучит так неожиданно и абсурдно, что Одиссей просит Калипсо поклясться страшными клятвами в том, что она действительно отпускает его, а не собирается просто потопить вместе с этим плотом от досады. Калипсо печально клянется; Одиссей делает плот и выходит на нем в Средиземное море.

Восемнадцать дней он идет под парусом, ориентируясь по звездам, пока не попадает в страшный шторм. Гомер рассказывает о нем так же подробно и с не меньшим знанием дела, чем в «Илиаде» описывал битвы; для древней Эллады, расположенной на побережьях, изрезанных морем, с сотней малых и больших островов, мореплавание было стихией куда более знакомой, чем война.

  «В это мгновенье большая волна поднялась и расшиблась

  Вся над его головою; стремительно плот закружился;

  Схваченный, с палубы в море упал он стремглав, упустивши

  Руль из руки; повалилася мачта, сломясь под тяжелым

  Ветров противных, слетевшихся друг против друга, ударом;

  В море далеко снесло и развившийся парус, и райну.

  Долго его глубина поглощала, и сил не имел он

  Выбиться кверху, давимый напором волны и стесненный

  Платьем, богиней Калипсою данным ему на прощанье.

  Вынырнул он напоследок, из уст извергая морскую

  Горькую воду, с его бороды и кудрей изобильным

  Током бежавшую…».

Выбиваясь из сил, Одиссей нагоняет плот, влезает обратно — но через малое время исполинская волна, обрушившись валом, рвет крепежи, и плот разлетается, как сухая солома от ветра. Одиссей успевает схватиться за бревно, и в таком положении носится по бурному морю два дня, пока шторм не утихает. Впереди показалась земля, но и это еще не спасение: шумный прибой грозит разбить Одиссея о скалы, и лишь по счастливой случайности тому удается проплыть в устье впадающей в море реки. Изнуренный до последнего предела, голый, опухший, откашливающийся соленой водой, Одиссей заползает в кучу сухих листьев на берегу и засыпает.

В таком жалком положении его находит дочь местного царя Навсикая, пришедшая вместе с рабынями на берег реки постирать белье — такие эпизоды бытовой простоты вождей и правителей особенно трогали Жуковского, видевшего в них образы пасторальных общественных идеалов. Навсикая привела Одиссея в чувство и проводила во дворец к своему отцу, царю Алкиною. Добродушный правитель с готовностью соглашается помочь чужеземцу добраться до дома; сам Одиссей первое время сохраняет инкогнито, рассказав только о заключительной части своих злоключений: семи годах в плену у нимфы Калипсо, плавании на плоту, шторме и счастливом случае, который привел его на берег реки, а потом к встрече с добросердечной Навсикаей. Он так и отплыл бы неузнанным, если бы не случай. При дворце Алкиноя затеяли спортивные игры; на них слепой поэт Димодок поет о подвигах героев под Троей — интересное появление альтер эго Гомера, своего рода камео! Одиссею предложили принять участие в состязаниях. Он отказался, и тогда некто Эвриал заметил скептически, что гость, верно, просто купец, а не атлет, и уж точно не воин. И снова мы встречаем хорошо знакомый и любимый многими сюжетный ход: неузнанный заслуженный ветеран показывает заносчивой молодежи, кто есть кто. Помрачневший Одиссей, не снимая плаща, поднимает огромный камень, который в разы тяжелее метаемых дисков, зашвыривает его за пределы ристалища и предлагает:

  «Юноши, прежде добросьте до этого камня; за вами

  Брошу другой я и столь же далеко, быть может, и дале.

  Пусть все другие, кого побуждает отважное сердце,

  Выйдут и сделают опыт; при всех оскорбленный, я ныне

  Всех вас на бой рукопашный, на бег, на борьбу вызываю;

  С каждым сразиться готов я».

Желающих побороться или боксировать с Одиссеем не отыскалось. Зато всем стало ясно, что гость к ним попал непростой, а потому Одиссею ничего не оставалось, как назвать себя и поведать о необычайных приключениях, пережитых с момента отплытия от Трои.

Дальше следует центральная и самая известная часть поэмы, получившая наибольшее распространение в мировой художественной культуре — от живописи художников Возрождения до современной детской литературы. На протяжении четырех песен, с девятой по двенадцатую, которые в литературной традиции называют апологи, нам рассказывают историю, сделавшую само название «Одиссея» именем нарицательным, в прямом или переносном смысле обозначающим долгое странствие, полное невероятных событий. Обратите внимание, как Гомер использует еще один повествовательный метод из своего обширного творческого арсенала: вместе с героем-рассказчиком мы переносимся в прошлое — сейчас это бы назвали «флэшбек» — и следуем за ним по новой сюжетной линии в пространстве и времени, так называемому хронотопу дороги. Эти пространство и время принадлежат художественному миру поэта, и любые попытки привязать его топографию к реальному Средиземноморью обречены на фиаско. Существует достаточно много гипотез относительно того, где на карте следует обозначить остров Кирки или страну лотофагов, но ни одна из них не является, да и не может быть убедительной. Построение этих гипотез сродни поискам Атлантиды; как рожденная фантазией Платона мифологическая страна