Платон - Суд над Сократом (Сборник исторических свидетельств)

137. Итак, чем же Алкивиад, сын Клиния[158], возбудил недовольство сограждан? Тем, что Алкмеонидом был, Гиппонику[159] родней, отцом восхищался, мужем, прославленным смертью геройской? Алкивиаду, потомку двух знатных родов, досадны были уверения в красоте, слышимые со всех сторон? В том ли провинился, что вровень с предками стать мечтал? За то ль упрекнут Алкивиада афиняне, что, в распрях с о Спартою, союзников привлек на сторону родины и предотвратил Аттики опустошение, театр войны за пределы ее перенеся? Быть может, напрасно стремился расширить державу, и тем вашу честь оскорбил?

138. Враждебны мы к человеку, когда посягнет он на наше имущество, но не тем ли более любезен нам друг, об умножении его радеющий? Алкивиад отечество видел владыкою над морем Ионическим, над Сицилией, Италией и Либией; Гесперию[160] — оплотом Пелопоннесса, упрочить старался могущество государства войной победной, а затем над Лакедемоном [Спартой] возвыситься. На трибуне был Алкивиад непобедим, и завистники прибегли к низости: повредили гермы[161] и ему приписали собственное святотатство; тогда же случилось кощунство против мистерий, и подкупленные метеки донесли на Алкивиада по наущению его врагов.

139. Теперь сосредоточьте все свое внимание: Алкивиад готов был ответить суду тотчас же и рассеять возникшие подозрения, но недруги добились приказа, вынудившего его к немедленному отплытию. Корабль шел на веслах в открытом море и не достиг еще острова назначения, когда пришло требование возвратиться. Алкивиад знал, что в Афинах ждет его гибель, и рассудил здраво, приняв весть, доставленную "Саламинией",[162] повелением: "Беги, Алкивиад. Спасайся, ибо приговор тебе уже произнесен. Враги, воспользовавшись твоей отлучкой, преуспели в коварных кознях, народ неистовствует, и участь твоя решена".

140. Алкивиад не принял по здравому размышлению несправедливости. Он нашел пристанище в Спарте и для виду интриговал против Афин. Чуть лишь упрочив доверие к себе лакедемонян, стал действовать в ваших, сограждане, интересах: склонял на сторону Афин Великого царя, в расчете лишить флот спартанцев денежной помощи персидского владыки и обещанных им триер. Борьбу же против ненавистной народной партии — вспомни, Анит! — начал Алкивиад, когда сами афиняне устыдились пред ним, беглецом оклеветанным, победителем многих битв на море и суше, завоевателем городов, и, раскаявшись, просили вернуться.

141. Я мог бы продолжить рассказ, освежив в памяти вашей во всех подробностях историю доблестного похода героя в Олимпию, во главе отряда, сна ряженного из собственных средств. Но добавлю одно: во время нового взлета отличала поступки Алкивиада скорее честолюбивая поспешность, нежели низость души; то был муж, рожденный вершить судьбы земли, — павший, однако, жертвою вероломства, царящего в мире сем. Мы прослыли бы неблагодарными, позабыв о заслугах Алкивиада пред отечеством, позабыв о праве мужа на нашу признательность, кое неизмеримо более ему принадлежит, нежели его недругам, бывших причиной злополучного бегства.

142. Уклонился я в сторону, афиняне, в мыслях оправдать — не Алкивиада, не Сократа — вас самих в глазах потомков, дабы поняли они, что не поступились вы честью, примирившись со святотатцем, а лишь справедливость вернули невинному. Она — не я — защитит сегодня мужа, стоящего пред вашим судом. Она взывает Анитовы наветы изобличить, а потому согласится, в целях ясности рассуждения, допустить на время, что прав обвинитель: Критий и Алкивиад равны виной пред законом, Сократа в том преступление, что был и того и другого учителем (пусть даже сам себя так и не называл). Теперь спрашиваю: виноват ли наставник в том, что леность, недостаток способностей иль добронравия помешали кому-то из питомцев его усвоить зерно наставлений, как хотелось учителю? Не в ученике ли самом, что безразличен остался к словам старшего — по легкомыслию, а может статься, оттого, что с уроком в душе не соглашался, ибо склонялся к примерам иным, причина никудышного результата? Представьте, для сравнения, земледельца, трудившегося на пашне усердно, орудия выбравшего наилучшие и самых крепких волов, однако оставшегося ни с чем, когда пришло время жатвы, ибо все приложенные усилия бесплодие почвы сгубило? Кого обвините вы в неудаче — пахаря или безжизненный грунт?

143. Какому угодно ремеслу обучаясь — башмачника ли, плотника успехами ученики не одинаковы: один превзойдет учителя, другой точь-в-точь приемы мастера повторяет, и на шаг от усвоенного урока отступить не отваживаясь; дурак же и азбуки дела не одолеет. А все потому, афиняне, что разнятся люди природой своей в дарованиях и способностях, и иной раз усилия воспитателя тщетны. Не смирись мы с истиной сей, посчитай учителя всемогущим — никто не дерзнул бы знанием поделиться — ведь воспользуйся им ученик неверно, а то и во зло окружающим, не сносить наставнику головы.

144. Уроков мужей-законодателей все мы, без различия возраста и звания, ученики. Жители страны — граждане и пришельцы, рабы и свободные, люди мужского пола и женского — законы почитают богоравными и предмет урока учить должны тщательно. Ведаем мы о наградах за прилежание и о карах за нерадивость. Но все ж дают то и дело корни зла ростки. Дерзкие законов не боятся, а кто-то — Анит, например, — думают, что их хитрее. Для Мелета же честь — звук пустой, и лишь деньги мыслями доносчика правят.

145. Но разве обвиним законодателей, Драконта или Солона, в злодеяниях, что свершаются установлениям их вопреки? Печалимся, что кончили уж дни свои мужи названные, и оттого не привлечем их к ответу за чинимые на глазах сограждан преступления? — Ничуть не бывало, именуем благодетелями отечества!

146. И как тут о вас не сказать, судьи, наставников афинян в неукоснительном законов исполнении? Карою для преступника избираете вы изгнание, конфискацию имущества, лишаете жизни злодея неисправимого, отдав в руки Одиннадцати. Но наглядность урока числа мошенников не меньшит, и потребность в присяжных на нет не сводит. Назавтра же после казни принуждены вы собраться вновь — ради негодника, точь-в-точь такого же, что осужден был вчера. И как бы ни был закон суров, всех до одного праведниками не сделает.

147. Но коль скоро гидра зла то и дело голову поднимает, не страшась ни суда, ни жестокой кары, справедливо ли Сократа винить, если не всем из слушателей, в Ликее его окружавших, рассуждения здравые впрок пошли? Ведь не всегда и господин с рабом ленивым справляется, хотя вправе, суд хлопотами не бременя, проучить слугу по-своему — не словами, а бичем, оковами, клеймением, пыткою. Что же, больше власти, чем хозяин над рабом, за деньги купленным, имел Сократ над людьми свободными и знатными?

148. "Критий оскорбил народ". — Сократа в том числе. "Критий лишил афинян права речи свободной". — Сократу уста замкнул, бесед лишив привычных[163]. Не правда ли, странно? Ученик и наперсник, наставлениям старшего друга искренне веривший, отплатил учителю черной неблагодарностью — запретив жить, как душе полюбилось? Не разумнее ли заключить, что Сократ тиранию не принял, и за то был Критием обречен на молчание? Разве не тем скорее оказался б учитель в числе мужей, властию Тридцати обласканных, будь наставления его первопричиною беззаконий и жестокостей, что свершались учеником с преступными соратниками?

149. Не раз доводилось вам, афиняне, присутствовать при победе атлета. Кичится разве увенчанный ученик пред гимнастом, злорадствуя свысока над завистью учителя? Ничуть не бывало: миг торжества празднуют оба в полном согласии. Но вот перед вами Сократ, из чудаков чудак; ибо, дождавшись желанного триумфа — законов бессилия, демократии уничижения, Крития на вершине власти, — стоит в стороне, любимцу не рукоплещет, на благо тирана не трудится, хоть и никто ему впредь помешать в сем не сможет? И вместо этого тирана обличает, не заблуждаясь в участи инакомыслящего?

150. Толкуя об Алкивиаде и Критий, обходишь ты, Анит, молчанием другие имена, мужей, стяжавших славу добродетельной, пусть и частной жизнью. Что скажешь ты о Платоне? Критоне? Эсхине и Херефоне? В чем упрекнуть сможешь тысячи и тысячи других? Предали они друзей хоть однажды, отложились, быть может, к врагам? Какие законы низвели, какого тирана возвысили? Иль перечислял ты скрупулезно обиды, поэтам нанесенные, дабы собравшихся здесь запугать и стереть в их памяти слова Сократовы об умеренности, например, и вреде чревоугодия в разговоре с Аристиппом? О почитании родителей в беседе с Лампроклом? Надеялся, что позабудем мы, как примирил мудрец братьев, Хе-рекрата и Херефона? Что говорил он о дружбе, с Антисфеном рассуждая?

151. Небезызвестны вам, афиняне, и Главкон, сын Аристона, коему помогли слова Сократовы от недостойного малодушия пред трибуной народной избавиться, и Хармид, сын Главкона, чье рвение советы давать городу, напротив, не считал Сократ в юном возрасте полезным. И Перикл, сын Перикла, с немалою пользою для себя с Сократом беседовал, научаясь основам полководческого искусства. Да что говорить! Сколько их! — и не сосчитать всех, кого к добродетели вели Сократовы рассуждения[164] — к справедливости, благоразумию, уравновешенности, прямодушию, порядочности. Разве что обвинитель с товарищами в сей список не входят.