Издательский проект Петра Первого. Илья Копиевский и новые русские книги - Юрий Петрович Зарецкий

левый приток Рейна Арс – «Арарис», а Шельда – «Скалдис». К транслитерации-транскрипции он прибегает и при переводе имени Генриха I Птицелова, названного им «Аукупом» – от Auceps в латинском оригинале (avis + capio). Очевидно, что такой способ передачи историко-географических знаний должен был поставить в тупик большинство читателей его книги. Однако мог ли он использовать какой-то другой, чтобы сделать их более понятными?295

Помимо лексических и фразеологических единиц, необычных для русских людей начала XVIII века, учебники Копиевского включают и такие, точный смысл которых не ясен даже современным специалистам по истории славянских языков. По-видимому, некоторые из них были неологизмами, появившимися в результате его упорных стараний перенести на русскую почву язык европейской науки. Одно из таких необычных словесных обозначений присутствует на титульном листе учебника всемирной истории. Поскольку в русском языке в его время не существовало устойчивого аналога широко использовавшегося европейскими учеными словосочетания historia universalis, Копиевскому пришлось придумывать такой аналог самому. Так и появилось «Введение краткое во всякую историю»296. Впрочем, сам он не использовал латинское словосочетание historia universalis. В приложенном к челобитной Петру от 18 декабря 1699 года списке его книг этот учебник значится как «Praecognita historiarum, seu introductio in omnem historiam, cum brevi descriptione totius terrarum orbis» («Предуведомление об истории, или введение во всю историю, с кратким описанием всего круга земного»)297. Может быть, «изобретенное» им русское словосочетание «всякая история» – не больше чем очередная демонстрация усердия составителя учебника и одновременно, как мы сейчас сказали бы, «маркетинговый прием»? То есть определением «всякая» Копиевский просто хотел подчеркнуть, что его семидесятистраничная книжечка включает все главное, что связано с прошлым человечества?

Локализация европейских знаний?

Точность перевода с одного языка на другой, как это известно большинству переводчиков, – понятие относительное, зависящее от конкретного контекста298. Если речь идет о старых переводах, особенно выполненных до Нового времени, то нередко бывает даже трудно сказать, являются ли они переводами или вольными переложениями исходных текстов299. Однако гораздо реже мы обращаем внимание на то, что та же проблема актуальна и в наши дни. Свидетельством ее злободневности стало появление в конце 1990‑х годов в теории перевода термина «локализация». Позднее он превратился в понятие, хорошо знакомое сегодня профессиональным переводчикам, особенно работающим в сфере IT и глобальной экономики300.

В теоретическом контексте появление нового понятия стало результатом признания влиятельной группой лингвистов принципиальной невозможности абсолютно точного перевода с одного языка на другой. Во-первых, из‑за того, что перевод адресован аудитории, находящейся в иной языковой ситуации/среде, вследствие чего априори должен отличаться от оригинала. Во-вторых, из‑за того, что основополагающие принципы перевода исторически и культурно изменчивы301. То есть искать какой-то универсальный инвариантный способ его осуществления бесперспективно. Результатом признания неизбежной неточности перевода стало смещение внимания лингвистов с исходного текста, воспроизводимого на другом языке, на конечную цель и назначение перевода, то есть на его потребителя.

Некоторые исследователи, впрочем, считают, что понятие «локализация» избыточно, поскольку в широком смысле «перевод» принципиально не отвергает возможность отступлений от исходного текста. В ответ на этот аргумент их оппоненты делают акцент на различиях между обоими. «Перевод», говорят они, означает процесс преобразования текста для получения его точного эквивалента в другом языке. При этом главной целью такого преобразования является сохранение исходных значений. «Локализация» же подразумевает сочетание языковой эквивалентности нового текста с культурными отличиями аудитории. Тем самым они подчеркивают, что прямой перевод с одного языка на другой далеко не всегда ведет к уяснению адресатом содержания исходного текста.

В связи с появлением этого нового понятия и дискуссиями вокруг него возникает вопрос, непосредственно относящийся к теме этой главы: не лучше/точнее ли будет говорить о процессе «локализации» для уяснения механизма «переноса» европейского научного знания в Россию через печатные издания Копиевского?

Глава 4

Жизнь и судьба Ильи Федоровича Копиевского

Весьма было бы похвально, если бы кто-нибудь из ревности к руской словесности, тщательнее разыскал нам о произхождении и сочинениях сего ученаго мужа времен Петра Великаго. Неужели все сие так маловажно, что ни один руской биограф, ни один руской путешественник… не читали, ни от кого не слыхали, и никого не разспрашивали о своем соотечественнике? Сего бы требовало и само любочестие Рускаго.

А. А. Писарев. Илия Копиевич 302

От рождения до встречи с Петром

Фигура главного исполнителя первого издательского проекта Петра, Ильи Федоровича Копиевского (Копиевича), уже давно привлекает внимание историков. Однако о первых сорока пяти годах его жизни до последнего времени было известно совсем немного, причем в основном с его собственных слов303. Ситуация изменилась после обнаружения документов в литовско-польских архивах и Городском архиве Амстердама304. Они содержат новые сведения о важных обстоятельствах биографии этого человека от рождения до прибытия в Голландию Великого посольства.

Детство, юность, зрелость

Илья Копиевич (Eliasz Kopiiewicz) родился в белорусских землях Великого княжества Литовского в семье мелкопоместного шляхтича протестантского вероисповедания в 1651 году305. Скорее всего, в городке Койданов (ныне Дзержинск) или, в нескольких десятках километров от него, Копыле (оба сегодня находятся в Минской области)306. Здесь во владениях Радзивиллов в XVII – начале XVIII века имелись влиятельные реформатские общины, центром которых был Слуцк, где располагался кальвинистский собор и знаменитая в округе гимназия307.

В этой местности в те годы проживало немало Копиевичей, в том числе влиятельных лиц духовного звания308. Самым известным среди них был племянник Ильи Богуслав Копиевич, в разное время занимавший должности начальника и суперинтенданта округа. В 1717–1718 годах по делам общины он совершил поездку в Германию, Шотландию и Англию, где удостоился аудиенции у короля Георга I. Богуслав также несколько лет был проректором Слуцкой гимназии и строил планы об открытии в Койданове новой, третьей в Великом княжестве Литовском309.

За полстолетия до Богуслава, в 1660–1662 годах, в Слуцкой гимназии преподавательскую должность занимал еще один Копиевич, Филипп310. В 1663 году он был рукоположен в священники и затем, после занятия в 1694 году должности окружного суперинтенданта, стал видной фигурой местной общины311.

Важные сведения о роде Копиевичей содержат метрические книги кальвинистских церквей округи. В частности, в кайдановской церкви была сделана запись о вступлении в брак некоей Регины Копиевич (скорее всего, сестры Ильи) с Павлом Жарнавцем, также происходившим