История Великого мятежа - лорд Кларендой Эдуард Гайд

А чтобы и за пределами Англии люди уразумели, кому теперь принадлежит верховная власть в нашем королевстве, Палаты, соблюдая все дипломатические формальности, отправили своих представителей с рекомендательными письмами и надлежащими инструкциями в иностранные государства.

Стрикленд, их агент в Соединенных провинциях (где находилась тогда королева), привез с собой обращенную к Генеральным штатам декларацию, в которой лорды и общины дерзко обвиняли принца Оранского в том, что он «снабжает короля оружием и боевыми припасами и позволяет английским солдатам и офицерам, состоящим на голландской службе, возвращаться в Англию и вступать в армию Его Величества. Генеральным штатам не преминули напомнить о великой помощи, оказанной некогда Англией Голландии, сражавшейся за свою свободу, как и о том, что нынешним свои могуществом Соединенные провинции в немалой степени обязаны дружбе с английской нацией. У англичан и голландцев, продолжали Палаты, есть общий враг - паписты; и когда иезуитская партия, извратившая замыслы английского короля и совесть англиканских священников, поднявшая восстание в Ирландии и вознамерившаяся уничтожить английский Парламент, добьется своих целей в Англии, она непременно обрушится на Голландию. Спор же между Его Величеством и Парламентом идет не о том, должен ли король обладать полномочиями, которые имели его предшественники, но о том, ради чего - для защиты народа или для его погубления - будут употреблены власть и прерогативы монарха; и всякий беспристрастный наблюдатель происходящих в Англии событий согласится, что славе и могуществу короля более послужил бы союз с Парламентом и народом, а не тот путь, на который он встал ныне, уступив злонамеренным советам самой влиятельной при дворе партии, а также наущениям приспешников папизма, что и явилось причиной великих бедствий, постигших Его Величество и все королевство. Парламент также заверил Генеральные штаты в своих дружеских чувствах, напомнил о своем давнем желании заключить с Голландией более тесный союз и еще раз возмутился злобой и коварством римских католиков, чьи кровожадные замыслы истребить протестантизм не приведены до сих пор в исполнение лишь по великой милости Всемогущего Господа».

Стрикленд был принят Генеральными штатами, и его миссия имела успех. Парламент вовремя получал известия из Голландии, а потому его флот перехватывал почти все суда с оружием и воинскими припасами, которые приобретали на свои средства королева, принц Оранский и частные лица; так что в Ньюкасл (единственную гавань, находившуюся тогда в руках короля) удавалось доставить лишь немногое.

С таким же успехом действовал парламентский агент в Брюсселе, добившийся расположения губернатора Фландрии дона Франсиско де Мелоса. К тому же испанцы, до крайности раздраженные союзом, который заключил король с Португалией, уже давно оказывали помощь деньгами и оружием ирландским мятежникам.

Еще усерднее охвативший три королевства пожар раздували французы. Кардинал Ришелье деятельно поощрял смуту в Шотландии, а его агенты находились в переписке и в связи с пуританской партией в Англии.

С открытием настоящего Парламента французский посол Лаферте вступил в тесные сношения с вождями Палат и при всякой возможности пытался умалить честь и достоинство английского короля, публично и официально обращаясь от имени своего государя непосредственно к Палатам. Так, он подал Парламенту жалобу, в которой клеветнически утверждал, что сэр Томас Роу (чрезвычайный посол Его Величества при императоре и германских князьях, коему было поручено хлопотать о возвращении Пфальца) якобы заявил о готовности короля вступить в наступательный и оборонительный союз с Австрийским домом. Лаферте желал знать, получал ли сэр Томас соответствующие полномочия от обеих Палат. Парламент же, польщенный тем, что его трактуют как верховную власть в Англии, заверил французского посла, что сэр Томас не имел подобных инструкций.

Против Его Величества выступили также французские гугеноты, оказывавшие тайную и открытую помощь тем, кто задался целью уничтожить Церковь. В продолжение всей смуты их враждебность оборачивалась громадным ущербом для короля и выгодой для его врагов. Объяснялась же она не только памятью о ларошельских событиях, но и убежденностью гугенотов в том, что Церковь Англии преследует их веру - мысль, к которой привели их, среди прочего, неблагоразумные меры самих же английских властей.

С началом Реформации в нашем королевстве многие жители Германии и Франции, где новая религия подвергалась жестоким гонениям, переселились с семьями и имуществом в Англию. Встретили их чрезвычайно гостеприимно, а мудрый и благочестивый король Эдуард VI предоставил им значительные льготы, вместе с правом иметь в Лондоне свои церкви и отправлять богослужение по собственным уставам. Королева Елизавета, приняв в расчет благие следствия подобных мер - рост торговли и усовершенствование ремесел - еще более расширила привилегии выходцев с континента, а кроме того, с великой пользой для интересов Англии использовала влияние их единоверцев во Франции и Нидерландах. В том же духе действовали миролюбивый король Яков и (в начале своего царствования) нынешний король.

Но за несколько лет до начала смуты, когда, по причине лености и недаровитости светских советников короля, влияние духовных лиц чрезвычайно усилилось, епископам стало казаться, что признанные государством особые права иноземных конгрегаций (сохранивших пресвитерианское церковное устройство и дисциплину) умаляют честь и достоинство епископальной системы и, чего доброго, могут внушить надежды на подобную же терпимость религиозным раскольникам в самой Англии. Вдобавок иные из членов этих общин, движимые личной враждой, доносили на собственных единоверцев, дабы выставить их намерения в дурном свете перед властями.

Епископы же, под тем предлогом, что конгрегации злоупотребляют своими правами, приняли ряд ограничительных мер, которые членами названных общин были сочтены покушением на их свободу совести и вызвали глубокое недовольство (особенно в Норидже, где против них яростно ополчился епископ д-р Рен), так что многие из них в конце концов покинули Англию. Подобные меры причинили ущерб не только английской торговле и ремеслу, но и внешней политике.

В прежние времена английские посланники в тех странах, где допускалось исповедание реформированной религии, поддерживали с реформатами теснейшие связи, посещали их церкви и получали от этих людей, часто весьма предприимчивых и деятельных, ценные тайные сведения. Теперь же все изменилось. Послам было указано воздерживаться от общения с реформатами, а лорд Скадамор, посол Англии в Париже, перестал посещать их церковь в Шарантоне и при всяком удобном случае заявлял, что Церковь Англии не считает гугенотов своими единоверцами.

Англиканские духовные лица, совершившие столь грубые ошибки, и в мыслях, разумеется, не имели поощрения папизма (в чем их клеветнически обвиняли), но, чувствуя справедливую неприязнь к тем членам реформированных церквей, которые, прикрываясь красивыми словами о религии и свободе совести, нарушали мир в наших королевствах, почему-то вообразили, что известное обуздание подобного рода беспокойных особ сделает Церковь Англии более уважаемой и вдобавок собьет спесь с их общего врага - папистов, так что обе протестантские партии, оставив свои прежние жестокие споры по поводу отвлеченных религиозных мнений, сблизятся на почве общего понимания практических обязанностей христианина и подданного. Но в этих благих намерениях не были приняты в расчет обстоятельства политические, и потому Церковь Англии, прекратив поддержку протестантов за границей,тотчас же оказалась под угрозой у себя дома, а континентальные реформаты с радостью воспользовались возможностью обнаружить свою к ней враждебность и вступили в заговор против английской короны, чтобы нанести удар англиканской церкви.

Чрезвычайно прискорбно, что христианские государи больше пекутся не о соблюдении законов и поддержании порядка у себя дома, но о том, чтобы посеять смуту у соседей и малейшую искру недовольства раздуть в пламя открытого мятежа. А между тем им следовало бы уразуметь, что бунт подданных против законного государя, в какой бы стране он ни вспыхнул, есть покушение на верховную власть каждого из них и посягательство на самый принцип монархии. >