Под красно-золотым знаменем. Осада Балера - Сатурнино Мартин Сересо

«Если, – сказал он, – вы сомневаетесь, что я подполковник Агиляр, я могу показать вам документы, удостоверяющие мою личность». И он вытащил большой конверт. «Не утруждайте себя» – ответил я.

Он спрятал документы и продолжил, сказав, что в его распоряжении есть пароход (мы его не видели), чтобы отвезти нас в Манилу и если мы захотим его увидеть, то могли бы указать ту часть моря, которая видна с колокольни, чтобы он мог приказать пароходу прибыть в этот район, подавая такие сигналы, которые мы потребуем, чтобы убедить нас.

Я согласился, предложив, чтобы пароход прошел мимо Конфайтеса и сделал пару выстрелов из пушек в сторону гор, но Агиляр возразил против того, чтобы тревожить осаждающих и утверждал, что на судне было только одно маленькое орудие. «Да, – ответил я, улыбаясь, – вон то, что у вас там. (указывая на пушку, что была у врага). Разве это не так?»

В конце концов мы договорились, что пароход должен явиться на следующее утро туда, куда я указал (возле Конфайтеса), и дважды выстрелить из пушки.

Я был очень озадачен. Манеры и язык сеньора Агиляра показали, что он выдающийся человек. Легкость, с которой он носил униформу, означала, что он привык к ней. Но когда, даже учитывая все это, я принял во внимание некоторые другие детали, такие как его появление сразу после отражения врага и миролюбие, с которым те же самые люди, которые не позволили высадиться недавней группе, идущей нам на помощь, теперь позволили ему приходить к нам, я не мог не колебаться, находясь в плену моих смутных подозрений.

С другой стороны, вспоминая о генерале Риосе, все это объясняло мне, почему Агиляр мог перейти к тагалогам, поскольку было ясно, что и некоторые другие офицеры последовали за Риосом и, возможно, Агиляр был одним из них.

Чтобы убедиться в том, действительно ли он принадлежал к Генеральному штабу, судя по тому влиянию, которое на него мог оказать этот вопрос, я хотел спросить его, не принято ли сейчас завязывать пояс, как прежде, но я воздержался от эксперимента, опасаясь, что он может оказаться бесполезным и ребяческим.

Хотя все это казалось фарсом, я посчитал, что они сделают что-нибудь для его выполнения и приказал тем, кто находился на колокольне, уведомить меня, если они услышат пушечный выстрел или увидят судно.

Было около десяти часов утра 30-го, когда прозвучал первый выстрел. Я поспешил на колокольню с биноклем и когда прибыл туда, то услышал второй, причем так отчетливо, что мы подумали, что он прозвучал с берега. Вскоре появился пароход. Он продвигался к согласованной точке в в прибрежных водах. Затем повернул к берегу, но вскоре снова вернулся на прежний курс.

Поначалу, под действием оптического обмана, что легко понять, если принять во внимание расстояние, отделяющее нас от моря и лес, покрывавший это пространство, мы с удивлением начали размышлять о том, что судно плывет по водам, где глубина была человеку по-пояс.

Мы там много раз купались и поэтому эти места были нам хорошо знакомы. Это, в сочетании с легкостью, с которой пароход изменил свой курс, заставило нас подозревать, что он приводился в движение руками туземцев и в подозрительности, которая доминировала над нами, мы пришли к выводу, что все это было комедией и предполагаемый пароход был всего лишь баржей, театрально закамуфлированной с целью обмануть нас. Это было настолько явным, что некоторые солдаты делали ставку на то, что дымовая труба сделана из ствола пальмы, а другие утверждали, что видят тех, кто буксирует это хитроумное приспособление.

Настало двенадцать часов и увидев, что сеньор Агиляр не появился, я сказал своим товарищам: «Враг хочет, чтобы мы не отдыхали во время сиесты, надеясь на то, что ночью нас одолеет сон и они смогут этим воспользоваться. Вы увидите, что этот подполковник не придет, пока мы не закроем дверь» (мы закрывали ее каждый день после полудня). Я приказал часовым, что если он появится, то они должны попросить его вернуться в половине четвертого, потому что я уже сплю. Так и случилось. Едва я прилег, как он появился.

Часовые сообщили ему то, что я приказал и, хотя он яростно настаивал на том, чтобы они вызвали меня, ему пришлось удалиться. Но в три часа меня уведомили, что он уже снова в поле зрения. Приказав капралу не открывать дверь, я поднялся на хоры, чтобы продолжить переговоры из одного из окон точно так же, как я сделал это накануне вечером, не высовывая головы.

Он начал с того, что спросил меня, видели ли мы пароход. «Да, сеньор, – ответил я, – но кто бы мог подумать, что мы могли бы отправиться на этом судне, взяв с собой оставшееся количество продуктов питания, боеприпасы, артиллерию и большое количество медицинских и других припасов, которые здесь хранятся».

«Что Вы, нет, – ответил он, – это не нужно отправлять».

«Тогда, что нам делать со всем этим?»

«Отдайте этой семье» (осаждающим).

«Отдать все этой семье?» – удивился я.

«Да, сеньор, да. Вы удивлены? Почему? Если бы Вы видели, сколько мы оставили в Замбоанге.»

Я повернулся к солдатам, которые стояли вокруг меня, и сказал тихим голосом: «Видите, это та же старая песня. Им нужно наше оружие».

«Может мне пристрелить его, мой лейтенант?» – спросил один из солдат, рассматривая свою винтовку.

«Ни в коем случае, – поспешил сказать я, сдерживая его, – мы можем отказаться от приема парламентеров, но мы не можем совершить убийство, которое, к тому же, может повлечь очень серьезные последствия».

Сеньор Агилар продолжал пытаться убедить меня последовать его предложению и при этом, должен признаться, в таких выражениях, что я не мог не сказать своим солдатам, как только он ушел: «Жаль, что такой человек перешел к мятежникам.»

Он спросил меня, позволю ли я ему взглянуть на церковь (и отряд), потому что видел ее фотографию в Маниле. Я отказал ему и он согласился, но с некоторым раздражением добавил, что наше упорство «ошибочно, и такое безумие может привести только к катастрофе».

«Не кажется ли вам правильным, – спросил я в заключение, -, чтобы мы позволили повстанцам войти сюда, для того, чтобы они перерезали нам глотки? Они напали на нас и продолжают делать это. Я, со своей стороны, ограничиваюсь защитой. Если мир был заключен, пусть они подадут пример, отступив первыми. Передайте генералу, что у нас достаточно продовольствия еще на три месяца.» Накануне вечером выдали последнюю рисовая пыль и осталось всего несколько банок сардин.

Затем я добавил: «Если в