Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Версаля при королях

Неверно было бы думать, что Людовик XV не любил своих детей. Если в отношении дофина он был суховат (кончилось тем, что он испытывал настоящую ревность к своему будущему преемнику), то для дочерей, персон менее значимых и предназначенных для чужих тронов, он был превосходным отцом.

Их было пятеро, так называемых маленьких медам. При их появлении на свет, в ожидании долго откладываемого крещения, их именовали по порядку; так и получились Мадам Первая, Мадам Вторая… Мадам Пятая.

Мы не беремся подробно описывать жизнь этого небольшого клана принцесс, это было бы непросто: не найдя себе достойных мужей, почти все королевские дочери, так сказать, и не имели истории.

Король обожал и баловал своих «куколок», когда те были малышками. Позднее каждая из них имела собственный двор; но когда министрам покажется, что они занимают слишком много места, слишком дорого стоят и абсолютно бесполезны, их будет решено отправить в аббатство Фонтевро. Лишь со старшими — Луизой-Елизаветой и Анриеттой — король так и не смог расстаться. Поняв это, Аделаида (Мадам Третья) с такой энергией воспротивилась своей участи, что добилась позволения остаться. Две другие дочери уехали; правда, в необычайно комфортабельном экипаже, так что их переезд из Парижа в Сомюр обошелся в полмиллиона, то есть в четырнадцать тысяч франков за каждую милю.

С младенчества все три старшие принцессы обладают множеством привилегий: возле их колыбели дежурят герцогини, их приходят приветствовать посланники, как и принцу, им отдают честь войска. И во дворце каждое утро можно было наблюдать, как вдоль Зеркальной галереи шествуют коровы, ослицы и козы, их вели прямо в апартаменты избалованных девиц, чтоб те пили парное молоко. Среди прочих была у них привилегия, которой не обладала даже их мать: странствовать по залам и галереям замка, сидя в портшезе, добираясь таким образом до комнат королевы.

В 1739 году Мадам Первой (ее называли просто Мадам) исполнилось двенадцать лет, возраст, когда девицу пристало выдавать замуж. Раннее вступление в жизнь было в среде великих мира сего тогда правилом; тринадцатилетние мальчики становились королевскими мушкетерами, а герцог де Круи упоминает некую принцессу Салмскую, вступившую в монастырь двух лет от роду.

Женихом, избранным для маленькой Мадам (но отнюдь не ею самой!), стал ее кузен испанский инфант Филипп. Она никогда его не видала; ему было известно лишь ее имя, но все это не имело ровно никакого значения.

Однажды во время трапезы перед нею появился испанский посол маркиз де Мина. Взяв с буфета блюдо с пирожками и пышками, она любезно предложила ему угоститься, но, к великому своему изумлению, увидала, что посол упал на колени и распростерся перед нею, словно перед испанской королевой. Она поняла, что между Версалем и Мадридом вопрос о ее браке решен. Должно быть, перспектива скорого отъезда в такую даль с тем, чтобы стать там королевой, показалась одиннадцатилетней, еще игравшей в куклы девочке пугающей: маленькая Мадам задрожала так сильно, что чуть не рассыпала пирожки на коленопреклоненного дипломата.

Ла Тур. Людовик XV.

Верхний этаж и карниз капеллы.

Салон «Бычий глаз».

Малый кабинет королевы.

Лестница королевы.

Ла Тур. Маркиза де Помпадур.

Морис Кантен де Ла Тур. Автопортрет.

Часы работы Моранда и Пассемана.

Салон Мира. Аркада к Зеркальной галерее.

Дюплесси. Людовик XVI.

Зеркальная галерея.

Виже-Лебрен. Мария-Антуанетта с детьми.

Северное крыло замка (Крыло министров).

Коронационная карета Людовика XVI.

Библиотека Людовика XVI.

Бюро, в котором хранились драгоценности Марии-Антуанетты.

Салон отдыха после принятия ванны.

Павильон в парке. Со старинного рисунка.

Король и принцы, играющие в бильярд. Со старинного рисунка.

Фонтан «Купание Аполлона».

Часть плафона Зеркальной галереи. Работа Лебрена и Мансара.

С того дня в Версале только и разговору было, что о великолепии предстоящей свадьбы и о распределении милостей и постов в связи с этим событием.

Маленькая Мадам, как и ее сестра-близнец Анриетта, была миловидна. Десятилетняя Аделаида, уступая старшим в красоте, превосходила сестер веселостью, живостью и бойкостью на язык. Как только она узнала о замышляемом браке, она изо всех сил принялась протестовать в надежде положить конец матримониальным переговорам. В присутствии многочисленных и очень важных персон она как-то решилась заговорить об этом с королевой; все слышали, как она заявила: «Меня ужасно огорчает свадьба сестры!» Окружающие просто не знали, как заставить ее замолчать.

Что до самой невесты, ее так основательно заняли приготовлением приданого, что о чем-либо подумать у нее не было времени. Наконец, когда наряды и белье были представлены на всеобщий суд, все единодушно заявили, что «в выборе одежд было проявлено столько же вкуса, сколько и щедрости». На одно только белье было истрачено триста тысяч ливров, и первый министр (он-то и оплачивал счета) заметил, что на эту сумму «можно было выдать замуж всех принцесс». Это соображение было доведено до сведения короля, который не пришел от него в восторг.

Подарки всякого рода дождем сыпались на невесту, называемую уже мадам Инфантой. Испанский посол, как всегда опустившись на колени, преподнес ей браслет с миниатюрным портретом будущей четы. На другом браслете, подаренном родителями, изображение супругов окружали бриллианты. Самым оригинальным был подарок города Парижа: двенадцать дюжин ароматических свечей и столько же коробочек с драже; все это в перевязанных голубыми лентами корзиночках из муслина.

Если бы мы взялись рассказывать о всех свадебных торжествах, не хватило бы и тома. Тем посетителям версальского замка, кто интересуется этим событием, я советую задержаться в зале, который зовется «Бычий глаз». Именно тут 26 августа 1739 года в восемь часов вечера было объявлено о начале официальной церемонии свадьбы.

Попробуем вообразить, как через зеркальную дверь в Галерею вступает двенадцатилетняя невеста; ее ведет брат, моложе ее на два года. На ней торжественный черный с золотом наряд, с ее головы ниспадает восьмиметровая, плетенная из золота вуаль, которую поддерживает Анриетта; за ними, вытирая покрасневшие от слез глаза, идет Аделаида. Оставшегося в Мадриде жениха представляет маркиз де Мина — воплощенное коленопреклонение. Король и королева (папа и мама) стараются изобразить на лицах радость, но это им плохо удается. Добрая королева заливается слезами, и три дня, что остаются до разлуки, всем им предстоит провести в скорби. Король вынужден во имя престижа скрывать свое горе, но все замечают, как страшно бледнеет он в тот миг, когда Инфанта входит в его кабинет проститься. Королева горюет еще сильней. Получасовое прощание было оглашено сетованиями и рыданиями. Когда же для сестер-близнецов настал миг сказать последнее прости, они на глазах у всех, сжав друг друга в объятиях и залившись слезами, могли только пролепетать: «Навеки!.. Навсегда!..»

И вот настал момент отъезда. Людовик XV садится в ту карету, что должна увести его дочь к испанской границе. Кортеж трогается, и какой кортеж! Девятьсот лошадей и сорок карет в течение двух недель медленно двигаются к Пиринеям. В городке Плесси-Пике неподалеку от Со — остановка. Король выходит из кареты, Инфанта тоже, они обнимаются в последний раз. Инфанта рыдает, король героическим напряжением сил заставляет себя отдать кучеру приказ: «В Мадрид!» и тут же бросается в поджидавшую его тут коляску, она отвезет его в Версаль.

Анриетта, звавшаяся до сих пор Мадам Вторая, с отъездом сестры становится просто Мадам и отныне именно так именуется в дворцовой хронике.

Впоследствии немало будет сделано, чтобы лишить этих барышень ореола поэтичности, но и мы вынуждены сознаться: если лица принцесс и были миловидны, то кожа страдала из-за постоянного «похожего на чесотку» воспаления, вызывавшего у Анриетты приступы сильнейшего жара. Придворные дамы принцесс и де Вантадур, гувернантка принца, старались ее в этих случаях развлечь, но до чего же странными способами!