Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

Ознакомительный фрагмент

«Только постоянная, живая, идейная жизнь может сохранить партию такой, какой она сложилась до и во время революции, с постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов. Только эти методы работы способны дать действительные гарантии против того, чтобы эпизодические разногласия превращались во фракционные группировки… Для предотвращения этого требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности… Необходимо… расширить сеть партийных дискуссионных клубов; не прибегать к неправильным ссылкам на “партийную дисциплину”, когда дело идет о праве и обязанности членов партии на обсуждение интересующих их вопросов и вынесение решений… Необходимо перейти от слов к делу, предложив низовым ячейкам, уездным, районным и губернским партконференциям при очередных выборах систематически обновлять партийный аппарат снизу, выдвигая на ответственные посты таких работников, которые способны обеспечить на деле внутрипартийную демократию… Особенно важной задачей контрольных комиссий в настоящий момент является борьба с бюрократическими извращениями партийного аппарата и партийной практики и привлечение к ответственности должностных лиц партии, препятствующих проведению в жизнь принципа рабочей демократии». За эту резолюцию наряду с другими голосовали Троцкий, Сталин, Зиновьев и Каменев. Но это единодушие оказалось не слишком прочным. Для Сталина и Зиновьева резолюция от 5 декабря была некоторой уступкой оппозиции. Во всяком случае, им пришлось признать наличие существенных элементов бюрократии в партийном аппарате и даже призвать всю партию к их решительному искоренению. Но это была чисто «бумажная уступка», уступка на словах, а не на деле. Ибо никакой существенной борьбы за расширение внутрипартийной демократии и дискуссионных клубов Политбюро после 5 декабря не развернуло. Напротив, многие работники аппарата восприняли резолюцию от 5 декабря как сигнал к окончанию дискуссий и стали на деле сокращать возможности «для добросовестных и дисциплинированных партийцев» заниматься «постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов».

Но и «левая» оппозиция не собиралась отступать. Она не добилась никаких изменений в руководстве партии, а это вопреки заверениям Троцкого было ее важнейшей задачей. Поэтому она решила использовать частичную победу для усиления нажима на Политбюро. Правда, Троцкий в это время был болен, и его болезнь приняла затяжной характер. Но он мог писать, и вскоре несколько его писем привели к возобновлению еще более острой дискуссии между Политбюро и оппозицией.

Вечером 8 декабря на собрании партийного актива Краснопресненского района Москвы было зачитано письмо Троцкого к партийным совещаниям, озаглавленное «Новый курс». По форме это были личные комментарии Троцкого к только что принятой и опубликованной резолюции Политбюро ЦК и Президиума ЦКК. Троцкий заявлял, что принятая 5 декабря руководством партии резолюция означает поворотный момент в жизни партии, она обращена в первую очередь к рядовым членам партии, и они должны использовать открывшиеся для них возможности. «Некоторые консервативно настроенные товарищи, – писал Троцкий, – которые обнаруживают склонность переоценивать роль аппарата и недооценивать самодеятельность партии, критически относятся к решению Политбюро. Они говорят: ЦК берет на себя невыполнимые обязательства, резолюция лишь пробуждает ошибочные иллюзии и приведет к негативным результатам».

Но партия не должна идти за этими консерваторами. Троцкий прямо противопоставлял партию ее аппарату, заявляя, что не аппарат должен решать, когда и до какого уровня нужно вводить партийную демократию. Нет, эти проблемы должна решать сама партия, и партийные массы должны «подчинить себе партийный аппарат» [128]

По словам Троцкого, в аппарате партии имелось много людей, которые враждебно воспримут проведение «нового курса». Поэтому он призывал к чистке аппарата от всех бюрократических элементов и к замене их свежими кадрами. И прежде всего Троцкий предлагал убрать с руководящих постов в партии тех работников, которые при первых словах критики, возражений или протеста начинают репрессии против критикующих. Нужно, чтобы никто не имел возможности и желания терроризировать партию. Эти намеки были тогда всем понятны.

Письмо Троцкого было встречено враждебно не только «тройкой», но и большинством партийного аппарата. Тем не менее оно было опубликовано 11 декабря в «Правде» с рядом добавлений и примечаний самого Троцкого. Троцкий пользовался еще слишком большим влиянием, чтобы можно было помешать этой публикации. На упреки некоторых активистов Сталин ответил: «Говорят, что ЦК должен был запретить печатание статьи Троцкого. Это неверно, товарищи. Это было бы со стороны ЦК опаснейшим шагом. Попробуйте-ка запретить статью Троцкого, уже оглашенную в районах Москвы! ЦК не мог пойти на такой опрометчивый шаг» [129] .

Выступление Троцкого дало повод к новой вспышке дискуссии. Повсеместно проходили как общие собрания партийных организаций, так и фракционные собрания сторонников «левой» оппозиции. В одних организациях принимались резолюции в поддержку линии большинства ЦК, в других поддерживалась линия оппозиции. Наибольшую поддержку сторонники Троцкого получили среди учащейся молодежи, служащих советских учреждений, во многих военных организациях. На предприятиях они чаще всего оставались в меньшинстве. 11 декабря на собрании партийного актива Москвы против тезисов Троцкого выступил Л. Каменев. 15 декабря с докладом о внутренней борьбе в партии на собрании партийного актива Петрограда выступил Г. Зиновьев. 15 декабря в «Правде» была опубликована большая статья Сталина «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого».

Из-за затянувшейся болезни Троцкий не мог принять непосредственного участия в проходивших повсеместно собраниях и конференциях, что, несомненно, ослабляло ряды «левой» оппозиции. В продолжение своего письма от 8 декабря Троцкий написал еще две большие статьи, которые были опубликованы 28 и 29 декабря 1923 г. в «Правде». Вместе с некоторыми другими материалами и статьями все эти публикации были объединены в брошюре «Новый курс», которая вышла в свет в начале января 1924 г. В этой брошюре Троцкий расширял масштабы дискуссии. Он не только намекал на возможность перерождения старой партийной гвардии, но и призывал ориентироваться на молодежь, и в первую очередь на учащуюся молодежь, которая, по его словам, должна быть «вернейшим барометром партии». Этот тезис был с воодушевлением встречен во многих студенческих организациях, но он не получил поддержки даже среди части авторов «Заявления 46-ти». Оппоненты Троцкого не возражали против многих критических замечаний «левой» оппозиции по поводу бюрократизации части партийного аппарата. Но они обвиняли Троцкого в попытке противопоставить партийный аппарат всей партии и создать внутри партии собственную фракцию, что могло якобы привести к расколу. Они также решительно отвергали возможность перерождения старой партийной гвардии, при этом постоянно намекал на то, что сам Троцкий никак не может быть назван «старым большевиком», ибо он вступил в партию большевиков только летом 1917 г.

Отвечая на эти уколы, Троцкий довольно надменно давал понять, что именно он и его ближайшие сторонники являются настоящими «ленинцами», подлинными носителями «ленинизма» и что правильную линию надо искать не в «справках биографического характера». «Я вовсе не считаю, – писал он, – тот путь, которым я шел к ленинизму, менее надежным и прочным, чем другие пути. Я шел к Ленину с боями, но я пришел к нему полностью и целиком… И если уж ставить вопрос в плоскости биографических изысканий, то это нужно делать как следует. Тогда пришлось бы давать ответ на острые вопросы: …всякий ли, кто проявил в присутствии учителя Ленина послушание, дает тем самым гарантии последовательности в отсутствие учителя? Исчерпывается ли ленинизм послушанием?» [130]

Троцкий намекал не только на свои заслуги в дни Октября и в годы Гражданской войны. Он пытался доказать, что именно он, будучи в 1920 г. наркомом железнодорожного транспорта, первым в стране дал пример составления хозяйственных планов и ведения планового хозяйства. Он также сообщал, что еще в феврале 1920 г., то есть за год до Ленина, пришел к мысли о замене продразверстки продналогом. Однако предложения Троцкого не встретили тогда понимания у руководства партии [131] .

Однако именно эти «справки биографического характера» и подвели Троцкого. Сталин и Зиновьев не были особенно щепетильны. Вскоре после смерти Ленина, которая ненадолго прервала полемику с оппозицией, в только что созданный Институт партийной истории были переданы различные документы из архива царской полиции. Среди этих документов находилось написанное еще в 1913 г. письмо Троцкого одному из лидеров меньшевиков Н. Чхеидзе. В этом письме Троцкий писал о Ленине с нескрываемой злобой, давал ему грубые и нелестные характеристики. Для эмигрантских склок это было обычное дело. Ленин в письмах и статьях того времени не раз грубо отзывался о Троцком, Радеке и многих других будущих большевиках, не говоря уже о меньшевиках. Однако публикация этого письма как раз в то время, когда партия скорбела о смерти Ленина, была тяжелым ударом по престижу Троцкого. Мало кто сопоставлял дату написания письма с датой его публикации. Но все читали обидные и несправедливые слова о Ленине из письма Троцкого политическому врагу Ленина, активному противнику Октябрьской революции, бежавшему в 1921 г. из Грузии за границу. Троцкий негодовал. Он заявлял, что этот политический подлог является «одним из величайших обманов в мировой истории», намного превосходящим по своему цинизму «фальшивые документы французских реакционеров во время дела Дрейфуса». Но Троцкий не мог отрицать, что именно он написал и отправил Чхеидзе письмо с грубой руганью в адрес Ленина. И хотя письмо было написано задолго до Октября, Троцкий сам видел, что в сознании его читателей «хронология исчезала перед лицом голых цитат» [132] .