Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Для охоты служили костяные гарпуны, со времен культуры маглемозе; моржей, как и тюленей, били на льдинах с легких лодок, в период линьки. Костяные крючки и кости трески, пикши, мерлана, морской щуки, палтуса сосредоточены в тех же прибрежных районах, особенно продуктивным рыболовство удочкой с лодки было на побережье Норвегии, где в глубоких фьордах рыба при-донных слоев близко подходит к берегу (Кларк 1953:93). Наскальные изображения (петроглифы) культуры комса, древнейшие в Скандинавии, выстраивают иерархию «охотничьих образов», существенно иных по сравнению с искусством палеолита: северный олень, медведь, лось, кит, тюлень (Froncek 1974: 41-42), и в этом искусстве, зародившемся 5000 лет до н. э. и развивавшемся на Севере в течение четырех тысячелетий, впервые засвидетельствованы лодки-байдарки, лыжи, сани, а затем и все последующие культурные завоевания древних обитателей Скандинавии.

Первые изображения лодок, обтянутых кожей, это, очевидно, петроглифы северо-западной Норвегии: Форсельве, Рёдёй и Эвенхус (Gjessing 1936: 197). В последнем из названных местонахождений, в Трёндалаге, по склонам скалы, открывающейся к морю, выстроена вполне целостная композиция: лоси с напольной стороны, словно следующие из прибрежного леса, на вершине сменяются размещенными по приморскому склону изображениями лодок и китов, сгруппированных вокруг человекоподобного гиганта; фронтальный силуэт (в отличие от динамичных изображений человека эпохи бронзы) словно вырубленной из дерева, почти безрукой фигуры напоминает аналогичные композиции Онежского озера — Белого моря, прежде всего фигуру «Беса» на Бесовом Носе, видимо воспроизводившую реальных деревянных идолов в лесных святилищах каменного века Европейского Севера (Столяр 1978: 209-221). Ранние(каркасные) лодки петроглифов Лейрфалль, там же в Трондхейме, увенчаны головами лося; такие же головы венчают ладьи более поздних изображений, в тех же святилищах Фенноскандии от Трондхейма до Карелии, и в этих ладьях схематично изображены команды (гребцов и охотников), размещенные между высоко поднятыми штевнями судна.

Байдары, типа эскимосского умиака, в первоначальных изображениях показаны нередко с «ушками» на носу и корме для перетаскивания легкого суденышка, у эскимосов они делались иногда из дерева (Froncek 1974: 76). Эта деталь конструкции, по мере появления более развитого каркаса килевой лодки, превращается в «сдвоенные штевни», хорошо заметные на неолитических петроглифах и затем в изображениях ладьи эпохи бронзы, которые в свою очередь соответствуют описаниям судов «свионов» начала нашей эры у Тацита (Тацит, Германия, 48).

Следовательно, с первым освоением носителями культуры маглемозе лесных озер, рек и прибрежных морских акваторий (6000 лет до н. э.) начинается линия развития северного морского судостроения, через семь тысяч лет завершившаяся появлением океанских кораблей викингов.

Выход в море, в одиночку или малой командою, готовой встретить у прибрежных скал океанскую волну, а главное — поразить и одолеть многотонное морское животное, располагая лишь гарпуном с костяным наконечником да хрупкой холодной скорлупкой кожаного суденышка, полагаег беспрецедентную и постоянную концентрацию и мгновенное, взрывное напряжение внутренней человеческой энергии; трудно сказать, какой «мерой пассионарности» можно ее измерить (Гумилев 1990: 46, 64-65, 77, 232-239). Во всяком случае, эта мера была достигнута первопроходцами Скандинавского полуострова и с приморских мезолитических культур стала исходной основой существования здесь на все последующие времена.

Мезолитические «палеоевропейцы», «пионеры освоения Северной Фенноскандии, попав в суровые условия Заполярья, развивали свою культуру и систему жизнеобеспечения первоначально почти в полной изоляции, созданной неблагоприятной природной обстановкой» (Шумкин 2001:19). В антропологическом отношении это были носители исходного для европейского населения, ярко выраженного европеоидного типа, наследованного от палеолита; начиная с неолитической эпохи (4000-1800 лет до н. э.) они вступают в контакт с племенами более южных и восточных территорий; на рубеже II и I тыс. до н. э. (ок. 2000 лет до P. X.), когда северные аборигены достигли беспрецедентного уровня организации высокопродуктивного зверобойного промысла, в приморские районы Фенноскандии поступает мощный иноэтничный импульс восточного происхождения, связанный с населением циркумполярной зоны, тундровыми племенами ымыхяхтахской культуры Таймыра и Русского Севера (Хлобыстин 1982). Этот импульс нашел отражение в новых сакральных представлениях (культ ворона, шаманская атрибутика, ритуалы и в целом институт шаманизма), хозяйственных новациях (керамическая лепная посуда из глины с примесью шерсти, «вафельный» орнамент сосудов), воздействуя также на генетическую основу, антропологический облик и, вероятно, язык аборигенов. Северная Фенноскандия становится ареалом саамов, и с приручением северного оленя, переходом к оленеводству (не позднее рубежа н. э.) они занимают устойчивую, но ограниченную экологическую нишу полярной Фенноскандии, сохраняя ее до наших дней (Шумкин 2001:20-21).

Саамы — носители языка, принадлежащего финно-угорской (урало-алтайской) языковой семье, при этом достаточно обособленного по отношению к ближайшим, в языковом отношении родственным, финнам (суоми) и еще более — «индоевропейцам» скандинавам (германцам). Первоначальное finn в норвежском (и шведском) относилось именно к саамам; собственно финны называли их lappi, лопари (отсюда древнерусское лопь, как/еииг’Тацита, относящееся также скорее к саамским соседям северных германцев). Финмаркен Норвегии, как и Лапландия Финляндии — это Край саамов (обитающих и на Кольском полуострове).

«Индейцы Европы», саамы создали и передали всем последующим насельникам Скандобалтики выработанные в мезолите и неолите («новокаменном веке») основные адаптивно-адаптационные средства и навыки северной, приморской, лесной и тундровой культуры: морского промысла и судостроения, охоты и рыболовства, собирательства, утилизации основных природных материалов — камня (кремня, кварца, сланца, жировика), дерева (включая лозу и кору), кожи, меха, птичьего пуха и перьев, способов обработки и применения рыбы, мяса и жира морских животных, сохраняющиеся в этнографических культурах норвежцев и шведов, финнов и русских поморов. Каркасная лодка и охотничьи снасти, ловчие ямы и силки, простейшие лесные жилища, лампы-жировики, зимняя баня в чуме или землянке с печью-каменкой, как и поклонные скалы и камни—«сейти», представления о морских, небесных, горных, тундровых и лесных, земных и подземных силах и духах стали базовым вкладом саамов в дальнейшее развитие культуры приполярного Севера. Оленеводство обеспечивало независимость хозяйственного уклада и даже выгодный обмен с южными и восточными соседями, а по мере сближения тех с цивилизацией Средиземноморья саамы становятся главными поставщиками не только дефицитных и прочных кож оленей и морских животных, китового уса, моржовой кости, но и ценнейшего из сырьевых ресурсов Севера в глазах окружающего мира — пушнины. Промысел соболя, белки, горностая, песца, рыси, бобра приобретает хозяйственное и внешнеторговое значение для Скандинавии в период 300-800 гг. н. э., непосредственно предшествующий эпохе викингов, и саамы в этот период выступают самостоятельными и значимыми поставщиками «пушного экспорта» (Zachrisson 1996:4-8).

Скандинавы долго видели в «финнах» могущественных колдунов, владык полярной ночи и зимнего холода, знатоков тайн земли и моря. У лапландцев, как свидетельствуют саги, они перенимали опыт изготовления крупных мореходных лодок, «в производстве которых саамы были, оказывается, большими мастерами» (Шумкин 2001: 19), передавали на воспитание их старейшинам своих молодых наследников и даже заключали соглашения посредством брачных союзов: так Гуннхильд, могущественная жена норвежского конунга Эйрика Блодикса (Кровавая Секира), родом из Бьярмаланда (Страны Бьярмов, Русского Севера), «была очень красива и умна и умела колдовать» (Сага об Эгиле, XXXVII). Сохранявшее долгое время, до конца эпохи викингов, основы культуры каменного века (Stenberger 1977: 231— 235), лесное и приморское саамское население Фенноскандии оставалось основными ее обитателями на всем пространстве к северу от Северо-Западной Норвегии и Средней Швеции.

Южная часть Скандинавского полуострова, Сконе и Дания вновь становятся очагом культурных новаций и импульсов расселения дальше на Север с переходом к климату «атлантического периода» (7750-5100 лет назад, т. е. 5750-3100 лет до нашей эры). Наступает резкое потепление: климат Сконе той поры сравнивают с современным климатом средиземноморского побережья Франции. Этот самый теплый период за всю историю Скандобалтийского субконтинента характеризовали теплое лето, мягкая зима, переменчивая и солнечная погода, обилие лесной, луговой и водной растительности. Побережье Литоринового моря у датских и германских берегов, острова Зунда и Сконе становятся ареалом культуры эртебёлле, морских собирателей, оставивших на своих стоянках грандиозные «кьёккемёддинги», «кухонные кучи» — огромные скопления раковин, костей рыб и животных.