Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

Ознакомительный фрагмент

5 июня 1932 г. Политбюро по предложению Сталина утвердило Кагановича заместителем Сталина в Комиссии обороны[211]. Во время отсутствия Сталина в Москве Каганович руководил работой Политбюро. Во многих случаях он лично формулировал решения Политбюро, регулировал прохождение вопросов, хотя все сколько-нибудь существенные, а часто и незначительные решения старался согласовывать со Сталиным[212]. Кроме того, на его имя в ЦК в это время посылали документы руководители ведомств и региональных партийных организаций. Сам Сталин свои директивы с юга адресовал обычно так: «Москва. ЦК ВКП(б) для т. Кагановича и других членов Политбюро»[213].

Сохранение неформального поста «второго секретаря» (Молотов, затем Каганович), который являлся заместителем Сталина по партии и имел определенную автономность в решении текущих вопросов, также являлось одним из атрибутов системы «коллективного руководства». Определенную степень влияния прй этом не утратили и другие члены Политбюро. Каждый из них в первой половине 1930-х годов продолжал занимать ту позицию в высших эшелонах власти, на которой закрепился в предшествующий период. Своеобразным показателем реального участия различных членов Политбюро в принятии решений могут служить данные о посещении ими кабинета Сталина[214]. Несмотря на уход из ЦК в Совнарком, Молотов, судя по этим данным, оставался самым близким к Сталину человеком. В полном соответствии с приведенными выше сведениями о карьере Кагановича выглядит его второе место в этом списке приближенных. Остальные члены Политбюро — руководители крупнейших ведомств, появлялись у Сталина примерно с одинаковой регулярностью. Члены Политбюро, управлявшие региональными парторганизациями — С. М. Киров, В. Я. Чубарь, С. В. Косиор, Г. И. Петровский, занимались своими местными делами и в Москве появлялись лишь эпизодически. Мало интересовал Сталина Я. Э. Рудзутак, часто болевший и постепенно отходивший от дел.

Важной предпосылкой сохранения остатков коллективного руководства являлась ярко выраженная ведомственность советской властной иерархии. Руководя наиболее значительными государственными и хозяйственными структурами, члены Политбюро фактически получали рычаги существенного, если не чисто политического, то политико-административного влияния. В свою очередь, ведомственность и члены Политбюро, являвшиеся ее выразителями, оказывали значительное воздействие на принятие решений, особенно оперативного характера. Этот фактор требует специального рассмотрения.

Ведомственные интересы и межведомственные конфликты

Система влиятельных с административно-политической точки зрения и мощных в экономическом отношении советских ведомств сложилась, с одной стороны, как результат плановой сверхцентрализации, а с другой — сталинской форсированной индустриализации, усугубившей бюрократизм плановой системы. Практика назначения членов Политбюро в качестве руководителей ведущих ведомств символизировала приоритеты «генеральной линии» и вместе с тем имела очевидный прагматический смысл. Занимая высшие позиции в партийно-государственной иерархии, члены Политбюро, руководившие ведомствами, имели дополнительные рычаги для решения ведомственных вопросов. Фактически такая практика являлась одним из важных механизмов перераспределения ресурсов в пользу приоритетных структур и отраслей. Вместе с тем ее оборотной стороной было разделение членов Политбюро по ведомственному принципу, превращение их в откровенных ведомственных лоббистов, приводившее к регулярным трениям, а нередко к громким конфликтам внутри Политбюро[215]

Историки, изучавшие деятельность одного из ведущих членов сталинской группы Г. К. Орджоникидзе, отмечали ее ярко выраженный ведомственный характер[216]. Переведенный на очередной пост, он существенно менял свои позиции, подчиняясь новым ведомственным интересам. Если в качестве председателя ЦКК Орджоникидзе отстаивал политику сверхвысоких темпов индустриализации и борьбу с «вредителями» в промышленности, то, став руководителем ВСНХ, выступал за более сбалансированные и умеренные темпы развития индустрии и активно отстаивал права специалистов и единоначалие руководителей предприятий.

Аналогичные ведомственные позиции занимали в начале 1930-х годов и другие члены Политбюро. Молотов по отношению к Совнаркому, Куйбышев — Госплану, Микоян — Наркомату снабжения, Ворошилов — военному ведомству, Андреев — Наркомату путей сообщения, Косиор и Киров — по отношению к Украине и Лениград-ской области. В архивах отложилось множество документов, отражающих межведомственные столкновения, в которых активно участвовали возглавлявшие ведомства члены Политбюро. Ожесточенные и длительные споры шли по поводу распределения кадров, оборудования, капитальных вложений. Особой остроты такие конфликты достигали в период составления и утверждения квартальных, годовых, пятилетних планов. В первой половине 1930-х годов каждый член Политбюро считал неприкосновенным свое собственное право карать или миловать своих подчиненных и крайне болезненно реагировал на попытки вторжения в его ведомство всякого рода посторонних контролеров и инспекторов. Члены Политбюро с трудом, как личное оскорбление воспринимали критику в адрес своего ведомства и почти всегда отвечали на нее контратаками и демаршами.

Политическое обоснование таких контратак можно обнаружить, например, в решении Политбюро от 5 апреля 1931 г. по поводу газеты «Экономическая жизнь». Газета позволила себе критику в адрес двух ведомств, возглавлявшихся членами Политбюро — Наркомата снабжения и Госплана. По требованию Микояна и Куйбышева Политбюро приняло решение: «Объявить выговор редакции “Экономической жизни” за то, что правильную и нужную критику работы наркоматов она превратила в клевету на советские органы в статьях о Наркомсна-бе и Госплане, помещенных в номере газеты от 24 марта с.г.». Словно в наказание Политбюро решило, кроме того, сократить формат газеты[217]. Эта формула — «превращение критики в клевету на советскую власть» — успешно использовалась руководителями советских ведомств как в 1930-е годы, так и в последующие десятилетия.

Очередной конфликт Госплана с прессой, на этот раз с «Правдой» вспыхнул в июле 1931 г. 8 июля «Правда» напечатала заметку, обличавшую начальника промышленного сектора Госплана Левина, который на заседании комиссии по чистке Госплана якобы заявил: «План 1931 года был составлен на переломе от старого Госплана к новому (имелась в виду замена Г. М. Кржижановского на посту председателя Госплана В. В. Куйбышевым в ноябре 1930 г. — О. X.). В этом я участия не принимал и за эту “акулькину грамоту” не отвечаю». Левин был охарактеризован в заметке как «околопартийный обыватель». «Нужно сказать, что среди отдельных работников Госплана имеются разговоры о невыполнении плана, что Левин далеко не одинок», — писала газета и призвала комиссию по чистке и партийную ячейку Госплана поставить оппортунистов на место.

Первоначально руководство Госплана на этот выпад «Правды» не отреагировало. Однако через неделю в «Правде» появилось огромное стихотворение комсомольского поэта А. Безыменского — рифмованный ответ мифической ударницы Акулины Фроловой «околопартий-ному обывателю» Левину. Не стесняясь в выражениях, Безыменский обличал Левина, его «худые мозги» и оппортунизм, а также от имени своей героини обещал перевыполнить все планы. Вероятно, председателю Госплана Куйбышеву стало известно, что «Правда» готовит также другие материалы по поводу его ведомства. Куйбышев ринулся в бой. 15 июля, в день публикации стихотворения Безыменского, он сделал заявление на заседании Политбюро. Претензии Куйбышева было поручено рассмотреть комиссии в составе самого Куйбышева, Сталина и Кагановича[218]. С редкой оперативностью уже на следующий день было утверждено постановление Политбюро, в котором предписывалось прекратить публикации материалов по поводу скандала в Госплане. Руководству «Правды» от имени Политбюро было сделано внушение: «Независимо от ошибок, допущенных т. Левиным и своевременно вскрытых “Правдой”, признать, что “Правда” поступила неправильно, напечатав заметку о т. Левине (где т. Левин неправильно квалифицируется как “околопартийный обыватель”) и стихотворение т. Безыменского без ведома секретарей ЦК»[219].

Однако, почувствовав вкус первой победы, руководители Госплана решили не останавливаться на достигнутом. Левин, судя по всему, выдвинул контрпретензии, заявив, что его выступление на комиссии по чистке было неправильно записано в протоколе. Заявление Левина было доведено до Сталина и по его предложению рассматривалось первым же вопросом на заседании Политбюро 25 июля 1931 г.[220] Политбюро поручило Оргбюро рассмотреть заявление и, «если окажется, что т. Левин прав, опубликовать в “Правде” соответствующее опровержение». Уже после отъезда Сталина в отпуск, 16 августа, Оргбюро, по предложению Кагановича, удовлетворило претензии Левина и поручило «Правде» дать разъяснение, «реабилитирующее т. Левина»[221].