Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

делали его совершенно непохожим на Иоанна: сам он не будет никого крестить{1575}, и жизнь его пройдет в миру, а не в пустыне. Вскоре после этой встречи Ирод Антипа, тетрарх («правитель четырех городов») Галилеи, приказал заключить Иоанна в темницу. Евангелия видят причину ареста в том, что Иоанн неодобрительно отзывался о разводе Ирода с женой и женитьбе его на Иродиаде, которая оставалась в то время женой его единокровного брата Филиппа. Иосиф объясняет арест тем, будто Ирод боялся, что под видом религиозной реформации Иоанн затевает политическое восстание{1576}. Марк{1577} и Матфей{1578} рассказывают здесь историю о Саломее, дочери Иродиады, которая танцевала так соблазнительно, что Ирод пообещал ей даровать любую награду, какую она пожелает. По настоянию матери, гласит предание, она попросила его подарить ей голову Иоанна, и тетрарху пришлось исполнить свое обещание. В Евангелиях нет ни слова о любви Саломеи к Иоанну, Иосиф ничего не говорит о ее причастности к гибели Крестителя.

III. МИССИЯ

Когда Иоанн был схвачен, Иисус продолжил дело Крестителя и стал проповедовать пришествие Царства{1579}. Он «вернулся в Галилею, — сообщает Лука, — и учил в синагогах»{1580}. Перед нами впечатляющая картина: приходит черед молодого идеалиста прочесть перед общиной Назарета отрывок из Писания, и он выбирает отрывок из Исаии:

Дух Господа на Мне, ибр Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам — открытие темницы. Проповедовать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих…{1581}

(Синодальный перевод)

«Глаза всех в синагоге, — добавляет Лука. — были устремлены на Него. Иисус заговорил: — Сегодня исполнилось пророчество, которое вы слышали. И все это подтвердили и восхищались теми дивными словами, которые раздались из Его уст»{1582} (перевод В.Н. Кузнецовой). Когда пришло известие о том, что Иоанн обезглавлен, и его сторонники искали нового вождя, Иисус взял бремя ответственности и риска на себя; поначалу он удалялся в тихие деревушки, всегда отказываясь участвовать в политических спорах, затем все более и более дерзко провозглашал благую весть о покаянии, вере и спасении. Некоторые из его слушателей думали, что это — Иоанн, восставший из мертвых{1583}.

Нам трудно смотреть на него объективно не только потому, что свидетельства, которыми мы располагаем, восходят к его почитателям, но и потому, что наше нравственное наследие и идеалы настолько тесно связаны с его жизнью и сформированы на его примере, что нам больно искать какие-либо недостатки в его характере. Его религиозное мирочувствование было настолько всеохватывающим, что он строго осуждал тех, кто не разделял его проповеди. Он мог простить любой изъян, кроме неверия. В Евангелиях мы встречаем несколько горьких пассажей, которые плохо согласуются с тем, что нам известно о Христе по другим сведениям. По-видимому, он без всяких колебаний и сомнений принимал самые грубые современные ему представления о вечных адских муках (неугасимом огне и ненасытных червях), которыми казнятся безбожники и нераскаявшиеся грешники{1584}. Он без малейшего негодования говорит о бедняке на небе, которому не позволено поделиться даже каплей воды с богачом, страдающим в аду{1585}. Он дает великодушный совет: «Не судите и не судимы будете», но проклинает людей и города, не принявшие его благовествования, и смоковницу, не способную принести плода{1586}. Возможно, он был несколько жесток по отношению к матери{1587}. Он был исполнен скорее пуританского пыла иудейского пророка, чем всеохватывающего милосердия и кротости греческого мудреца. Его убеждения снедали его; праведническое негодование то и дело заставляло его отказаться от своей глубокой человечности; его ошибки были необходимой платой за дарованную ему веру, которой удалось перевернуть мир.

Во всем прочем он был человеком, достойным величайшей любви. У нас нет его изображения, и евангелисты не описывали его лица; но, должно быть, он был весьма миловиден, а его дух был способен притягивать к себе множество мужчин и женщин. Из рассеянных по Евангелиям замечаний{1588} мы можем заключить, что он, как и большинство мужчин той эпохи, носил под плащом тунику, обувался в сандалии и, может быть, прикрывал голову от солнца холщовым головным убором{1589}. Многие женщины чувствовали исходящую от него нежность и симпатию, которая возбуждала в них беззаветную преданность. Тот факт, что только Иоанн рассказывает историю о женщине, уличенной в прелюбодеянии, вовсе не является доводом против его истинности; он не имеет ничего общего с теологией Иоанна[108] и находится в полном согласии с характером Христа. Столь же прекрасен и столь же недоступен творческой фантазии евангелистов рассказ о проститутке, которую взволновала та готовность, с какой Христос принимает раскаявшихся грешников, и которая опустилась перед ним на колени, умастила его ноги дорогим мирром, омыла их слезами и обтерла их волосами; о ней Иисус сказал: «Грехи ее прощены, ибо велика ее любовь»{1590}. Сообщают, что матери подводили к нему детей, чтобы он дотронулся до них; и он «брал детей на руки, касался их перстами и благословлял»{1591}.

В отличие от пророков, ессеев и Крестителя, он не был аскетом. В Евангелиях говорится о том, как он в изобилии снабдил вином брачное пиршество, что жил он «с мытарями и грешниками» и принял в свое общество Магдалину. Он не был враждебен простым радостям бытия, хотя был неестественно строг к влечению мужчины к девушке. Иногда он принимал участие в пиршествах, устраивавшихся в домах богачей. Обычно, однако, он вращался среди бедняков, даже среди почти неприкасаемых Амхаарец, которых так презирали и чуждались саддукеи и фарисеи. Понимая, что богачи никогда не примут его учения, он основывался в своих надеждах на перевороте, который сделает бедных и смиренных высшими в грядущем Царстве. Он напоминал Цезаря лишь тем, что был на стороне низших классов, да еще глубиной своего милосердия; в остальном они были отделены друг от друга целым миром — несходством взглядов, характеров и интересов. Цезарь надеялся улучшить людей, реформируя установления и законы, Христос желал реформировать установления и уменьшить число законов, улучшая людей. Цезарь слишком легко впадал в гнев, но его эмоции всегда находились под контролем проницательного интеллекта. Иисус также не был лишен рассудительности: на каверзные вопросы фарисеев он отвечал с ловкостью настоящего законника, и в то же время его ответы были исполнены мудрости; никому