Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин

К своему письму в ЦК Петелин приложил не только ксерокопию статьи «Клеем и ножницами», но и машинопись своей ответной статьи «В защиту жанра»[185].

Седьмого мая 1984 года зам. зав. отделом культуры ЦК КПСС А. А. Беляев подал информацию по этому письму Петелина, в которой отдельно было сказано про подготовленный автором ответ:

Не соглашаясь с критической оценкой своих произведений, В. Петелин направил в журнал «Вопросы литературы» статью, которую редакция включила в № 11 за 1983 год. Однако автор трижды забирал свой материал для доработки, так и не представив окончательный вариант. В результате неоправданной задержки статья т. Петелина утратила актуальность, и редколлегия сочла публикацию ее нецелесообразной.

В Отделе культуры ЦК КПСС с т. Петелиным состоялась беседа, в которой он признал, что ограничений для издания его книг не существует и что в своем письме в ЦК КПСС он проявил излишнюю запальчивость суждений[186].

То есть послание на имя Черненко сыграло свою роль. Во-первых, отдел культуры ЦК вынужден был пригласить писателя на беседу, в ходе которой, кроме указанного в официальном документе, когда писатель говорил про обвинения в плагиате, он получил такой ответ:

Но ведь никто и не обвиняет вас в плагиате. <…> Есть использование документов, это нормальное явление в исторической, документально-биографической литературе… А если бы обнаружили хоть какие-то признаки плагиата, то мы не разговаривали бы с вами, а немедленно исключили бы из КПСС. В том и дело, что в литературе есть очень сложные вопросы, которые необходимо спокойно обсуждать…[187]

Во-вторых, этим письмом Петелин отвел от себя очередной удар, о котором он сообщал в ЦК:

Как мне стало известно, редакция «Вопросов литературы» все-таки решилась опубликовать мое письмо, но сопроводить его своими комментариями, в которых поставила задачу – «добить» меня как литератора. «Добить его» – эти слова принадлежат академику М. Б. Храпченко, члену редколлегии «Вопросов литературы», о котором я осмелился в первом издании моей книги «Судьба художника» нелестно отозваться о его статье «Современная советская драматургия», сыгравшей неблаговидную роль в судьбе Алексея Толстого[188].

По этой причине Петелин и забрал статью из журнала, чем тогда спас себя от более серьезного битья. Но идею напечатать свою отповедь не оставил – в 1987 году выйдет ее усеченный вариант в «Литературной газете».

Также нельзя не отметить, что для Петелина не последовало никаких оргвыводов по партийной линии – ни выговора, ни персонального рассмотрения на партбюро. Как, впрочем, не было речи и о реабилитации: Петелин после такой критики стал надолго «токсичным» автором, что происходило со многими жертвами публичных кампаний. Дело дошло до того, что издательство «Московский рабочий», которое заключило в начале 1982 года с писателем договор на книгу о Шаляпине, настаивало сперва на коренной переработке рукописи, но, не удовлетворившись, расторгло договор. Не стоит думать, что это не так болезненно; более чем, потому что письмо издательства завершалось словами: «Во избежание судебной тяжбы, выданный Вам аванс в размере 1493 рубля 10 коп. вам необходимо вернуть в кассу издательства не позднее 20 октября 1984 г. Рукопись возвращаем»[189]. (Роман выйдет в свет в том же издательстве, но в 1989 году.)

Петелин, воспринявший произошедшее как личную вендетту, обновил свои чувства в 1986 году, когда уже и никакой организованной кампании не было, переменились и руководство страны, и политические обстоятельства.

Двадцать третьего июля 1986 года все та же «Литгазета» опубликовала беседу корреспондента отдела литературной жизни (и супруги писателя Юрия Давыдова) Славы Тарощиной с Татьяной Толстой[190], чье имя прозвучало на VIII съезде писателей СССР в выступлении М. А. Ганиной (1927–2005): «Татьяна Толстая. Я прочла три ее рассказа, и помню ее имя, ее особенный мир. Ей тридцать пять…»[191] Интервью это рисует читателю неординарного человека, независимого и по-юношески задорного: речь Толстой лишена опостылевших советских штампов и банальностей. В завершение беседы о литературном творчестве корреспондент задает вопрос о рецензии 1983 года и выводит его на широкую плоскость: «Хотя статья эта написана по конкретному поводу, речь в ней в конечном счете идет об элементарном невежестве, порождающем псевдокультуру. Псевдокультуру, которая грозит уничтожить все то, что сегодня нам так важно сохранить». В своем ответе о Петелине Толстая не упоминает вовсе, переходя в иную область: «Это больная тема. Семена невежества сеют уже в школе, на страницах школьных учебников», и рассуждает о том, как в принципе дозируют детям литературу, сглаживая ее, формуя сокращениями и порой искажениями под детское восприятие.

Этого Петелину было достаточно, и он с новой силой атакует газету: посылает пространное письмо А. Б. Чаковскому, упрекая в том, что газета вспомнила статью:

А между тем статья Т. Толстой – гнуснейший пасквиль, продиктованный самыми низменными целями, суть которых – сведение счетов с автором, который осмелился хорошо сказать о Людмиле Ильиничне Толстой, вдове Алексея Толстого, в 1936 году уведшей его от семьи, от Крандиевской и двух ее и его сыновей. И вот внучка Толстого, дочь одного из них, Никиты, посчитала возможным после смерти Людмилы Ильиничны разгромить мою книгу, в которой есть две странички о том, как счастлив Алексей Толстой с ней, его Людмилой, красивой, говорливой, обаятельной…[192]

В качестве компенсации за такую обиду Петелин предложил главному редактору три шага: публикацию его статьи – ответа Татьяне Толстой, публикацию его рассказа, рецензирование его книг на страницах газеты. И вот год спустя, после долгой редактуры, под названием «Мозаика фактов и дух истории» была напечатана сильно переработанная версия статьи Петелина 1984 года[193].

Статья эта – полемическая, но требуется глубокое погружение в историю литературных баталий андроповской эпохи, чтобы понять, с кем ведется полемика. В целом же разговор опять о жанрах: «не раз приходилось читать в журналах или слышать с высоких трибун разносные суждения о тех или иных произведениях только потому, что критики смешивают жанры», тогда как задача исторического беллетриста – реставрировать прошедшее, «опираясь на документ, создавая из сплава свидетельств, писем, архивных документов некий многоцветный витраж, звенья которого складываются в цельный портрет». Эта метафоричность подводит Петелина к необходимости рассказать, как многие писатели черпали из Карамзина (даже приводит параллельные места из «Князя Серебряного» и «Истории государства Российского»), говорит о доказанном Н. К. Гудзием «большом количестве совпадений с первоисточниками» при написании «Войны и мира». Особенно останавливается Петелин на Генрике Сенкевиче, который широко использует источники XVII века, в том числе в