История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

Шотландцы так много разглагольствовали о собственных замыслах (еще до того, как их комиссары покинули Лондон) и с таким постоянством и уверенностью извещали о пылком желании своих земляков поскорее взяться за оружие в защиту короля — хотя сами отнюдь не спешили с приготовлениями к подобному походу — что и пресвитериане, их главные корреспонденты в Англии, и королевская партия решили, что им также следует думать о подготовке к выступлению; при этом одни хотели искупить прошлую свою вину, а другие — не только принять деятельное участие в освобождении короля из плена, но и оказаться затем в состоянии уберечь его от принятия каких-либо пресвитерианских условий, которые, как они по-прежнему опасались (даже не подозревая о заключенном на острове Уайт договоре), шотландцы могли бы попытаться ему навязать.

Граф Голланд замыслил искупить прошлые свои вины, еще раз и весьма решительно выступив на стороне короля. Благодаря знатному происхождению и тесным связям с пресвитерианами он пользовался большим авторитетом, был посвящен в планы шотландцев и получал регулярные известия о принимаемых ими мерах. Брат его, граф Уорвик, как и прочие пресвитериане, имел известные причины считать себя обиженным, поскольку лишился прежнего влияния в морских делах — хотя все еще занимал, в соответствии с ордонансом Парламента, пост верховного адмирала, а в свое время оказал Палатам громадные услуги. Он не пытался умерить или сдержать недовольство графа Голланда, но еще сильнее его разжигал и даже пообещал присоединиться к нему; так вели себя тогда многие члены этой шайки, в убеждении, что всю работу сделают за них шотландцы, а они затем сумеют получить свою долю заслуг.

Герцог Бекингем и его брат лорд Вильерс только что возвратились из заграничного путешествия; несмотря на свое несовершеннолетие, оба они были весьма решительными и энергичными молодыми людьми. По малолетству они не участвовали в недавней войне, а следовательно, никак из-за нее не пострадали; теперь же, вступив во владение обширными поместьями и полагая своим долгом при первой же возможности поставить их на карту ради короны, братья легко завязали дружбу с графом Голландом и изъявили готовность участвовать в его предприятии. Граф между тем сообщил о своих планах в Париж, старой своей госпоже королеве, всегда и во всем ему доверявшей, а также лорду Джермину и возобновил с ними прежнюю дружбу, пыл коей, впрочем, никогда не угасал вполне. В итоге графу был послан патент на звание главнокомандующего армией, которую предполагалось набрать для освобождения короля из заточения и для возвращения свободы Парламенту.

Никогда еще, вне всякого сомнения, подобного рода предприятия не готовились столь открыто и неосторожно, и едва ли не в каждом английском графстве составился союз лиц, намеревавшихся поднять оружие за короля. Старшие начальники парламентских войск в Уэльсе дали знать в Париж, что если им пришлют оружие и боеприпасы, а также значительную сумму денег для уплаты жалованья гарнизонам, то они, имея в своих руках главнейшие крепости в этом краю, выступят в пользу короля. Лорд Джермин, охотно поощрявший любые подобные предложения, твердо поручился, что уэльские начальники получат все необходимое через столько-то дней после своего выступления. В Уэльсе положились на его гарантии, а он, по своему обыкновению, больше никогда не вспоминал о своем обещании. По этой причине план потерпел неудачу, а многие доблестные люди лишились жизни. Кромвель, осведомленный обо всех этих интригах, предпочел пойти на риск и подвергнуться тому, что могло бы выйти из этих бестолково и бессвязно веденных заговоров, только бы арестами отдельных лиц не подтолкнуть Парламент к расследованиям и спорам, неудобные последствия коих страшили его гораздо больше. Кромвель уже убедился, сколь громадное влияние имеет пресвитерианская партия на главнокомандующего, ибо Ферфакс объявил ему, что не выступит в поход против шотландцев, которым Кромвель очень хотел нанести удар прежде, чем они успеют завершить свои совещания и составить свои планы. И у него были причины думать, что Ферфакс не изменит своего решения, даже если шотландцы вторгнутся в Англию.

В Англии, таким образом, усиленно готовились к выступлению, и теперь уместно задаться вопросом, как выполняли свои обязательства шотландцы и с какой поспешностью набирали они армию. По возвращении комиссаров из Лондона — и уже после того, как король стал пленником на острове Уайт — потребовалось много времени, чтобы убедить маркиза Аргайла дать согласие на созыв Парламента. Аргайл, державший в своих руках неистовую партию духовенства, которая не желала ни на йоту отступать от самых суровых статей Ковенанта и не питала ни малейшего уважения к королю и монархическому правлению, ясно понимал, что ему уже не удастся помешать созыву Парламента, коего так страстно добивалось большинство народа, и что он скорее добьется своей цели, всячески затрудняя работу его членов и воздвигая преграды на пути к принятию окончательных решений, нежели упорно пытаясь не допустить их собрания. А потому необходимые распоряжения о созыве Парламента были изданы, и среди тех, кто явился на его заседания, самыми пылкими сторонниками короля, усерднее других выступавшими за его освобождение (ведь ничего другого они не требовали), казались граф Ланарк — брат герцога Гамилтона, ранее находившийся в заключении в Оксфорде, бежавший оттуда и теперь восстановленный в должности государственного секретаря Шотландии — и граф Лодердейл, который, едва достигнув совершеннолетия в самом начале мятежа, присоединился к нему с величайшим рвением и поддерживал его до конца, выказывая при этом крайнюю злобу и ожесточение.

Оба они были люди даровитые и деятельные, гордые и честолюбивые, хотя и не чуждые любви к удовольствиям; первый, однако, в гораздо большей степени отличался любезностью и хорошими манерами, был добрее и рассудительнее и имел нрав более открытый, прямой и располагающий к доверию, чем большинство представителей этой нации; второй же, человек дерзкий и надменный, льстивый и лицемерный, был в большей мере склонен и способен к интригам и козням — как по недостатку прямодушия, свойственного первому, так и благодаря соответствующему опыту, приобретенному им в ту пору, когда, будучи членом Комитета обоих королевств, он участвовал в самых темных и порочных его делах. Первый был человек чести, благородный и храбрый; второй имел довольно храбрости, чтобы не ударить лицом в грязь там, где она была абсолютно необходима, но никакие соображения чести и благородства не могли удержать его от совершения поступков, способных хоть сколько-нибудь послужить удовлетворению его страстей.

Ланарк и Лодердейл и были главными зачинщиками и предводителями в этом деле. Они пустили в ход все свое влияние и ловкость, чтобы в парламентских городах