«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

проникнуть во двор здания. Однако дальнейший доступ во двор энергичными действиями полиции был прекращен. Пока погромщики вели переговоры с полицией о допущении их внутрь, несколько человек показалось на крыше посольства. В толпе раздались крики: «Ура!», «Браво!», «Вон коней и фигуры!», «Долой немецкий штандарт!». Германское знамя и штандарт вскоре были сброшены с крыши на землю, где в миг превращены в жалкие остатки. Вместо германского герба, утопленного затем в реке Мойке, появился русский флаг. С прибытием к посольству дополнительных нарядов и петербургского градоначальника толпу удалось несколько отодвинуть от здания. Постепенно были удалены и проникшие в помещения посольства «дебоширы».

В этой ситуации манифестанты решили идти к австрийскому посольству на Сергиевской улице. Узнав об этом, градоначальник и дополнительный полицейский отряд направились им наперерез. Встретив сильное сопротивление полиции, не пропущенная к австрийскому посольству толпа по Кирочной улице, через Знаменскую площадь, по Невскому проспекту вернулась на Исаакиевскую площадь. Здесь оставшимся без поддержки полицейским чинам не удалось предотвратить проникновение группы манифестантов через разбитые окна посольства со стороны Исаакиевского сквера внутрь здания. В посольстве оказалось около 1 тыс. человек. Энтузиазм толпы продолжал расти. Двери со стороны Морской улицы вновь были открыты, и толпа хлынула внутрь. Прижатые к дверям, полицейские чины требований удалиться манифестантам уже не предъявляли и вынуждены были просить их хотя бы проходить, в здание по одному.

Чтобы понять ненависть русского населения Санкт-Петербурга к внешнему виду германского посольства нужно вспомнить то, что 27 января 1913 г., в день рождения императора Вильгельма II, состоялось торжественное открытие нового здания германского посольства. Над зданием был поднят флаг Германии, и когда полотно, закрывающее конструкцию на крыше, сползло вниз, публика застыла, пораженная увиденным. На крыше посольства стояли мощные страшные тевтонские Диоскуры (диоскуры – в греческой мифологии Кастор и Полидевк, близнецы, сыновья Зевса, братья Елены и Клитеместры; по одной из версий мифа, Полидевк и Елена – дети Леды от Зевса, Кастор и Клитеместра – ее дети от спартанского царя – ее супруга Тиндарея (поэтому Полидевк считался бессмертным, а Кастор – смертным)). Угроза, выраженная в камне и бронзе, была очевидна для всех. Критик описывал: «Две фигуры изображающие бритых молодых людей жирного телосложения и весьма безучастного вида». «Грозят ли они… стерегут? А кто эти люди – боги или конюхи?…Сила животная рядом с силой человеческой, откормленной, покрытой чудовищной мускулатурой»[78]. Выставив гигантские скульптуры на крыше, немцы обошли указ Николая I 1844 г., ограничивающий высоту гражданских зданий на одну сажень ниже карниза Зимнего дворца. Высотность по карнизу была соблюдена, а ограничения по высоте на скульптуру не распространялись.

Здание, благодаря семиметровым Диоскурам откровенно доминировало на площади. Грубая, безжалостная мощь архитектуры Беренса ассоциировалась у петербуржцев с германским милитаризмом.

Скандал разгорелся сразу же. Если сам корпус здания вызывал только ехидную критику («фантазии на темы тюрьмы, фабрики и казармы»), то скульптурная группа на крыше пробуждала откровенный гнев. Общественность требовала убрать этих чудовищ. Первыми свою позицию обозначили градоохранители. Они заявили, что в таком виде здание не согласовывалось с городскими властями. С протестами выступили и православные активисты, посчитавшие, что публичный эксбиционизм двух германских язычников рядом с кафедральным собором есть неуважение к чувствам верующих христиан и самому Исаакию Далматскому (германские парнокопытные напротив Исаакиевского собора). Сказали свое слово и русские националисты: «Угрожающе нависшие над русскими прохожими германские половые органы есть жест демонстративный. Это неприкрытая демонстрация немецкого национального превосходства. Вот оно отношение немцев к русским! И то, что русское Министерство иностранных дел не заявляет по этому поводу ноту протеста, говорит о всевластии немецкой партии при дворе. Как долго будет продолжаться это издевательство?»[79].

Развернувшаяся дискуссия о здании германского посольства была прервана Первой мировой войной. И теперь местному населению предоставилась возможность расквитаться. Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридович оставил воспоминания о разгроме немецкого посольства в Санкт-Петербурге. Причиной, по его мнению, было оскорбление немцами членов императорской фамилии: «22-го в газетах появились сведения, что немцы задержали на границе поезд с императрицей Марией Феодоровной и ее величеству пришлось вернуться в Данию. Негодование было общее. Появилось известие, как великий князь Константин Константинович должен был пешком перейти границу. Все бранили немцев. К вечеру я был послан в Петербург за всевозможными справками. Погода дивная, летняя. Невский полон народу. Было уже темно, когда я вошел в один из ресторанов, и едва успел сесть, как кто-то вбежал с криком – громят немецкое посольство. Я поспешил туда. По Морской бежал народ, скакали извозчики, неслись автомобили. Громадная толпа, с царским портретом впереди, шла к посольству. Слышались ругательства, угрозы по адресу Германии, императора Вильгельма. Странное зрелище увидел я, подъехав к площади, где, на углу Морской, возвышалось суровое здание немецкого посольства. Толпы народа вперемежку с извозчиками и автомобилями запрудили всю площадь и тротуары около посольства. Эскадрон конных жандармов удалял публику с тротуара посольства. Против здания, к стороне Исакия, горел громадный костер. Там копошились пожарные. „Это жгут Вильгельмовские портреты“, – сказал подбежавший ко мне юркий молодой человек и, прибавив, что скоро будет еще лучше, убежал. Громадное здание посольства было освещено только внизу. Там бегали какие-то люди и выбрасывали в окна какие-то предметы»[80].

Ситуация все больше и больше накалялась: «Скоро появился свет во втором этаже, затем и выше. Бегающие фигуры появились во всех этажах. Особенно суетилась там какая-то барышня в шляпке. Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и, как снег, посыпались листами на толпу. Летели столы, стулья, комоды кресла… Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала «Ура». А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи. Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их сбросили, с крыши и, под восторженное „Ура“, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду. Около, на тротуаре, стал городовой. Кругом меня все галдело. Галдела интеллигенция. А из посольства все летели, летели разные предметы. Раздававшийся от падения треск и грохот вызывал „Ура“. Чем сильней был треск от разбитого, тем громче было „Ура“ и улюлюканье. Полиция только просила не ходить на тротуар посольства. Эскадрон стоял наготове. На площади был сам министр внутренних дел Маклаков, был и только что назначенный новый градоначальник князь Оболенский. Вдруг пронеслось, что на чердаке громилы нашли труп убитого человека. То был русский, долго служивший в посольстве. В группе начальства заволновались. У эскадрона жандармов послышалась команда. Публику стали просить расходиться. Никто не слушался. Появилась пожарная машина, в толпу