Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

если мы хорошо запомним, что речь идет о большинствах, а не об элите наций, значение их представится чрезвычайно важным.

Начать надо, конечно, с религии. Никогда мы с христианскими согражданами нашими, и они с нами, не пережили ни одной общей религиозной эмоции. Это, может быть, более решительно отчуждало людей, чем те или другие религиозные расхождения. Не молились в одном и том же здании, не зажигали вместе свечей, не преклонялись, не плакали и не умилялись.

Не делили мы с ними и другой, очень сильной эмоции нееврейского общества в прошлые века — милитарной. Мы раньше не участвовали в их войнах, не любили этих войн, не поклонялись их героям, не считали это достойным делом. «Братство по оружию» для очень многих христиан было связью глубокой и нежной.

Мы были горожанами и торговцами. Деревня нигде города не любила; рабочий же человек не очень жаловал торговца.

В очень многих крупных городах мира мы сравнительно новые жители. Население еще помнит, как мы сходили с котомками с кораблей — чужаки, без языка, без средств. Заметило оно потом, как постепенно мы пускали корни, росли, ширились, одевались пышной листвой, цвели. В собственном своем положении они такой перемены не замечали, отчасти потому, что она не произошла, отчасти потому, что собственные успехи глаза не мозолят... Если даже скинуть со счетов элемент зависти, — замета чуждости от этого, без сомнения, отчетливее и ярче.

Очень большую роль, может быть, самую большую, играет в этой отчужденности разница культурных температур. Наш христианский согражданин, даже когда он сделался заправским горожанином, сохранил много привычек и вкусов деревенских. Атавистически, он в некотором смысле человек физических усилий, любитель спорта природный, не слишком большой данник абстракций, и едва ли привычный поклонник интеллектуальных утонченностей. Он ближе к природе, спокойнее, уравновешеннее, менее возбудим и менее нервен. Совсем иную линию образует эволюция еврея. Эмигрант, втянувшийся в тяжелый физический труд, атавистически все же спиритуалистичен. Мозг у него бдительный, в искрах и зигзагах. Восприимчивость его острая, реакция живая, нервная. Досуг его заполнен иными интересами, иные его удовлетворяют развлечения. Интеллектуальные его тяготения, на следующих ступенях развития, сложнее, острее, революционнее. Значительно различны и манеры. У нас они, вероятно, более экспансивны и меньше в них степенной тихости.

Каково нормальное отношение всякого человека к тому, что ему более или менее чуждо? — Равнодушие. Любовь, как и ненависть, требует побудительной причины. Ни у еврея, ни у христианина не бывает любви беспричинного зачатия. Если отвлечься от завета любви к ближнему, за что в сущности нееврею «любить» отвлеченного еврея, а еврею «любить» отвлеченного нееврея? Это чувство относится к области индивидуальных отношений. Икс любит Игрека. В культурной среде люди просто вежливы друг с другом, бывают любезными соседями, корректными деловыми партнерами — ничего больше от них обыкновенно не требуют.

Отчужденность в значительной степени исключает близкое социальное общение. Оно ведет к тому, что в Америке называют «антисемитизмом после шести часов вечера». Днем делали дела, торговали, вместе занимались политикой, приятельствовали, а когда наступил вечер и человек облачился в смокинг, или в домашний халат, между двумя мирами опустился занавес. Было бы странно отрицать, что в известной степени это нормально. До такой степени, что об этой отчужденности нельзя говорить, как об односторонней — она взаимная. Отдыхать от труда, беззаботно забавляться, легко подурачиться, посплетничать, поиграть — люди всех наций, евреи и неевреи, предпочитают в собственной, психологически родственной и в бытовом отношении привычной среде. Не совсем свой нарушает приятную интимность атмосферы. Самый блестящий гость, в конце концов, утомляет...

Еще один интересный психологический штрих наличен в христианско-еврейских отношениях, их тоже несколько осложняя. Это то, что, не чувствуя нас своими, христианские наши сограждане не чувствуют нас и чужими. Так что в отношении нас не практикуется общепринятая поза внимания к чужим, иностранцам, гастролерам... Мы и свои, и не свои. Двойственность. Это всегда смущает. Человеческая натура естественно стремится к единству, к ясности.

6.

Проявления отчужденности иногда, само собою разумеется, принимают не совсем приятные социальные формы и являются аномалией. В культурном и добропорядочном обществе она не должна существовать. Но из этого не следует, что к ней надо относиться драматически. Она для нас не унизительна. Болезнь эта не роковая — она излечима. В отличие от антисемитизма, который, поскольку он сохраняется, нисколько не теряет в своей злобной интенсивности, всегда оставаясь исступленным, — отчужденность поддается влиянию времени и меняющихся условий жизни. Чувство родственности создается единством общих переживаний. Чем больше у людей общих воспоминаний, оставивших долгий след в душе, чем чаще они вместе чему то радовались и чему то печалились, чем памятней им какое-нибудь общее усилие, тем они чувствуют себя ближе и одинаковее. Благоприятная эволюция христиано-еврейских отношений в странах западной Европы объясняется не только эволюцией правовых понятий и учреждений; она еще в большей степени результат сближения евреев и христиан на многих поприщах совместной деятельности — практической, научной, артистической, политической, гуманитарной. Чем выше степень культуры, чем разнообразнее разветвлены ее истоки, чем чаще еврейские и христианские граждане боролись вместе, вместе теряли битвы и вместе праздновали победы, тем заметнее отмирало чувство отчужденности. Возьмем, для примера, французского еврея конца восемнадцатого века и конца девятнадцатого. Тогда века истории и событий их резко отделяли и ничто, кроме идей свободы и принципов равенства, их не объединяло. Связь книжная, неживая. Сто лет совместного культурного, политического, научного и художественного опыта сделали во сто раз больше для их сближения, чем декларация прав человека и гражданина.

Демократизация жизни народов должна содействовать ускорению процесса христианско-еврейского сближения. В прошлом большую роль в жизни народов играла их аристократия. В известном смысле это была наиболее международная группа консервативного мира. Народы общались и сближались в аристократических салонах. У евреев не было аристократии европейского толка. У них не было, таким образом, очень важного органа сближения с другими народами. С другой стороны, отчуждению сильно способствовала разница в культурном уровне христианских и еврейских масс того времени. Еврейские массы были чужды европейской культуре в не меньшей степени, чем массы христианские, но в то время, как у последних, вследствие этого, не было никакой культуры, кроме примитивно-религиозной, — у еврейских масс была умственная и философская культура весьма высокого уровня. Можно сказать прямо, что для сближения низших слоев еврейских и нееврейских почвы не было никакой. Отчуждение было столь же естественное, сколь и глубокое...

Новое время, выдвинувшее на авансцену жизни аристократию ума, знаний и талантов, а, с другой стороны, поднявшее уровень культуры всех народных масс,