Еремей Парнов - Трон Люцифера. Краткие очерки магии и оккультизма

Новое орудие - инквизиционный трибунал, новое клеймо - «дьявольский прислужник»,- одинаково пригодное для простолюдинов и богатых вельмож, для мужчин и особенно женщин, ставших излюбленной дичью «господних псов».

Доминиканцы сразу же сделали ставку на низменные инстинкты, Опираясь в своей деятельности на стяжателей и клеветников, ловко используя фанатиков и суеверных безумцев.

Ужас разъединяет людей. Взбаламученное кровавым потоком море житейское не замедлило выбросить на поверхность нечистую пену: шпионов и добровольных доносчиков всех мастей[12].

«И Клаас на основании указов был признан виновным: в симонии - так как он продавал индульгенции; равным образом в ереси и укрывании еретиков; и ввиду этого присужден к пребыванию на костре до тех пор, пока не последует смерть… Суд присудил доносчику Иосту Грейпстюверу, имя которого, однако, не было названо, пятьдесят флоринов на сто первых флоринов наследства и по десять флоринов на каждую следующую сотню» (Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»). Дата возникновения инквизиции варьируется в широких пределах. Инквизитор Парамо обращается, например, к библейским временам, когда господь обрушил гнев свой на Адама и Еву. Иисуса он считает «первым инквизитором Нового завета», который «умертвил Ирода, заставив червей съесть его».

Историки называют разные даты, но тем не менее они укладываются в сравнительно узкий промежуток между понтификатами Иннокентия Третьего (1198- 1216) и Григория Девятого(1227- 1241).

Известный немецкий историк прошлого столетия Шлоссер, автор 18-томной всемирной истории, считал, что инквизиция сложилась между 1198 и 1230 годами. В знаменитых «Хронологических выписках» Маркса взгляды Шлоссера излагаются следующим образом: «1198 папой сделался Иннокентий III; он тотчас учреждает комиссию по расследованию и преследованию ереси, назначает своими легатами одного цистерцианского монаха и другого монаха того же ордена, Петра Кастельно, снабжает их письменными приказами, в которых содержатся все элементы последующих судов над еретиками (т. е.. инквизиции)…

Посвящение в колдовские таинства. Старинная аллегория

Преследование еретиков усиливается с тех пор, как к папским легатам присоединяются почтенный «святой» (пес) Доминик (основатель доминиканского ордена) и другие фанатичные испанские духовные лица, они побуждают также к вмешательству арагонского короля…

1229 Григорий IX - с одобрения «святого» Людовика IX - вводил религиозные или инквизиционные суды против еретиков… (этим судам подвергался независимо от сословия тот, кто давал еретикам приют или защиту или ясе отказывал в помощи их преследователям).

1230 страшная власть этих судов была отнята у епископов, передана учрежденному за двадцать лет перед тем нищенствующему ордену доминиканцев; решением собора попы, под страхом потери должности, были сделаны полицейскими служителями церкви (шпионами) и палачами своих прихожан![13]» Сопоставив этот емкий фрагмент из «Хронологических выписок» с уже известными нам этапами усмирения Лангедока, мы придем к неизбежному выводу, что инквизиция если и не родилась буквально, то структурно и идеологически оформилась на фоне альбигойской трагедии. Процесс же ведьм 1274 года явился прямым следствием расширения инквизиторской деятельности.

Знакомясь с обстоятельствами жизни людей, считавших себя колдунами, и людей, которых принимали за колдунов окружающие, ловких фокусников и безвинно оболганных свободолюбцев, мы не упустим из виду жуткого зарева за окнами их кабинетов и лабораторий. Нет и не может быть истории волшебства вне истории инквизиции, вне истории вселенской церкви вообще.

«Антиклерикальные историки, замечает по этому поводу в «Истории инквизиции» И. Р. Григулевич, - объявляют инквизиций следствием органической «порочности» католической церкви и свойственного только ей одной духа нетерпимости, игнорируя тот факт, что своих противников с не меньшим ожесточением преследовали протестантская, православная и другие христианские церкви, как и другие религии»

Это очень существенное для нашей темы уточнение, потому что в католических странах столь же широко была развита «охота на ведьм» и соответственно процветали дьявольские шабаши, как и в протестантских, обличавших католицизм с его инквизицией, но полностью принимавших католическую демонологию.

«Если наши отцы,- не без юмора замечает современный исследователь ведовства Ч. Уильяме,- ошибались в этом вопросе, то они ошибались в одинаковой степени. Католики и протестанты спорили о небе; что касается ада, то у них было почти единое мнение».

Единое мнение было у них и по части забав, связанных с пиротехникой, и по части методов допроса, способных заставить человека сознаться в том, что он, как тот несчастный тамплиер, «убил бога».

Мы вскоре увидим, что процесс Урбена Грандье, который с таким блеском провели внуки «героев» Варфоломеевской ночи, даже в мельчайших деталях не отличается от инсценировки под кодовым названием «Салемские колдуньи», поставленной кальвинистскими сыновьями американских пионеров.

К моменту создания инквизиционных судилищ, опутавших паутиной доносов, истерии и лжи Европу, а затем перекинувшихся в открытый Колумбом Новый Свет, колдовство и дьявольские шабаши обрели пугающую реальность, стали неотъемлемой частью повседневности, элементами быта.

Так фантом, завладевший людским сознанием и узаконенный в юридических актах, обретает плоть, подвижность и власть. Тогда же стала обретать отчетливые очертания и занимающая нас фантасмагорическая система, получившая название оккультной науки.

Колдовское зелье, составленное из вавилонских заговоров, александрийской теургии, арабской алхимии, еврейской каббалы, иранского магизма и суеверных вымыслов, взращенных на пустырях сумеречного сознания еще греками и римлянами, вскипело в адском котле и потекло через край.

Понадобился добавочный жар припасенных инквизиторами вязанок хвороста, чтобы сплавить воедино столь разнородные ингредиенты. В известном смысле это древнее варево клокочет и пенится по сей день, жадно вбирая в себя отголоски вселенских мифов. И дабы не остыли угли в алхимическом горне, чудовищные мехи неустанно подкачивают туда чумной воздух.

Изумрудная скрижаль

Существовала в незапамятные времена в стране Мизраим, которую мы зовем Египтом, у жрецов города Мемфиса, книга из 78 страниц, которые автор их - маг Гермес-Тот написал или, правильнее, выгравировал на золотых пластинках… Каждая золотая пластинка, являя собой страницу герметической книги, есть ряд чисел и букв; смысл этих чисел и букв в их таинственном соотношении с людьми и предметами заключен в «Аркане», иначе именуемом «Дверью».

ДРЕВНИЕ АВТОРЫ рассказывают, что в одном из походов Александру Македонскому показали гробницу Гермеса Трисмегиста. Не будем гадать о том, чей прах упокоился под безымянным камнем, на который я почтительной скорбью взирал великий завоеватель. Над этой загадкой бились поколения исследователей и толкователей древних текстов, но так и не пришли к единому мнению.) Может быть, потому, что нет ee загадки?

Боги Олимпа не мыслились изначальными. Как и у людей, у каждого из них была своя биография, а следовательно, дата пусть точно не зафиксированная, и место рождения. Громовержец Зевс, одолевший в борьбе за власть отца Кроноса, родился на Крите, владычица любви Афродита появилась из пены морской на острове Кипр. Пока приносились жертвы на алтари и эманация веры питала олимпийцев, они мнились бессмертными, но настала пора, и языческим богам пришлось вслед за Паном уйти в небытие. Как неохотно, как мучительно долго уходили те, кому принадлежала одухотворенная земля с ее горами и реками, заповедными рощами и вещим небом, усыпанным звездами, подожженным зарей. Анатолю Франсу удалось пeредать в «Святом сатире» щемящее чувство прощания с природой, вернее, угасания, наполняющего природу животворного духа языческих игрищ: «Увы! И я состарился, ибо я только бог, и века посеребрили волосы у меня ни голове и на груди; они погасили пыл моих чресел. Я был уже обременен годами, когда умев великий Пан, а Юпитер, претерпев ту же участь, которой подверг Сатурна, был низложен Галилеянином. С тех пор я начал хиреть и чахнуть, а под конец даже умер и был похоронен гробнице. И поистине я только тень самого себя. Если же я еще хоть отчасти существую, то потоку лишь, что в мире не пропадает ничего и никому не дано умереть совсем. Смерть не совершенней жизни».

Греческие гиды охотно показывают туристам могилу Юпитера - Зевса, благоразумно обходя логический тупик, над которым безуспешно ломали голову богословы. С одной стороны, всякая вещь, имеющая начало, должна иметь и конец, с другой - бессмертная сущность не знает смерти, а бестелесное не оставляет праха.