Юрий Папоров - Эль Гуахиро - шахматист (книга 2)

- Чужими руками жар загребать и политику делать. - Рамиро сплюнул.

- Нет, он и сам! Это тебе не Насарио Сархен, не Артиме. - И словно бы спохватился: - Клянусь матерью, а в июне семьдесят пятого, когда министры иностранных дел приняли резолюцию об отмене антикубинских санкций, я порадовался в душе. Что-то впервые шевельнулось там. И пошло.

- Ты же кубинец. А вот Бош с тобой не пришел сюда. Кто за главного здесь?

- Не торопи, "Гуахиро". - Гуинче сделал последнюю глубокую затяжку и отшвырнул окурок.

- Мозг у людей в общем-то по своему строению у всех одинаков, механизм мышления схож. - Рамиро видел, что Гуинче еще не готов, и подумал, с каким волнением сейчас майор Павон и Рамон Дельгадо по очереди пристально глядят в бинокль на аллею. - А вот я спрашиваю: отчего же у людей столь противоречивые убеждения? Я задумывался не раз, Гуинче, можно ли вывести закономерность, установить принцип. Два брата - один за дело народа, другой ненавидит его. Третий родился от тех же родителей, а ему совершенно безразлично, что происходит кругом, он увлечен скачками, женщинами и накопительством. Что удерживает людей в постоянстве их убеждений? И что влияет на перемену их? И может ли враг коммунизма стать коммунистом? Ты как думаешь?

- Не знаю. Вот человек может перестать быть человеком. Это я знаю! Видел. А другому все может сделаться безразлично...

- Но ведь и я поначалу не принял коммунизма! Однако открылись глаза. У антикоммунизма нет будущего. Каждый, кто считает себя антикоммунистом, просто не согласен с идеями коммунистов, не желает их принимать, чаще всего не зная того, против чего борется.

- Ты это куда, "Гуахиро"?

- Подумай сам! Мы оба жили там... А тебя ни разу не выволакивали из ресторана за темный цвет кожи?

- Да. Было.

- А ты задумайся, что будет, если контрреволюция победит, если все эти Артиме, Сархены, Калатауды, Мас Каносы и Боши возвратятся и станут править Кубой?

Гуинче попросил еще сигарету.

- Да Майами просто, как оно есть сейчас, переберется сюда и сделается Кубой. Хоть во главе и будут Бош и Артиме, а править станут братья Ферре1. Куба скорее всего в виде марионеточной республики превратится в колонию США. Люди из Вашингтона будут командовать на земле наших дедов и отцов. Не иначе!

1 Морис Ферре - мультимиллионер, в прошлом мэр Майами. Луис Ферре мультимиллионер, бывший губернатор Пуэрто-Рико.

- Но сейчас на Кубе не рай! Много чего не хватает.

- Кислое наше вино, но оно наше. И все делаем сами, своим трудом. Закладываем собственную индустрию, строим свои заводы, свои корабли. Никогда в мире Куба так не звучала. А если чего сейчас недостает, то мы скоро все будем иметь. Не в этом счастье. Нация, родина твоя живут своей жизнью, и никто нам не указывает со стороны.

- Послушай, "Гуахиро"! Смешно, мы стоим у могил и ведем такую беседу.

- Печально! Но что поделаешь? Ведь в этом ты виноват, а точнее, те, кто тебе платит. Те, кто воспользовался слабостью Кубы после ее освобождения от Испании и вложил деньги в разрушенную экономику страны. Понимаешь? При самой дешевой рабочей силе они за пятьдесят шесть лет, которые хозяйничали на нашей земле, удесятерили свои капиталы. Вот как! Революция, отобрав у них собственность, лишь совершила правосудие. Раньше получалось так. Куба была в положении мужчины, который сам не может делать детей и радуется тому, что их ему делает сосед.

- Хватит, "Гуахиро"!

- С кем пришел? Где ваш лагерь? Пойми, больше в жизни у тебя не будет шанса. Упустишь... локти кусать станешь. Учтется твое признание, добровольный приход, помощь, которую окажешь, Гуинче, по-человечески тебе говорю: решайся, сними с себя тяжесть.

- Дай уйти, "Гуахиро"! Не терзай больше! Сейчас ничего тебе не скажу. Хочешь быть человеком? Поверь! Я не иуда. И жить хочу. А в том, что на душе тяжело, ты прав, не могу больше. Дай обдумать! Так тошно мне никогда не было. Если через неделю приду, а нет, так в понедельник, - все расскажу! Вы знаете о нас. Теперь точно вижу, что знаете. Перекрыли побережье.

- Не на страх твой рассчитываю, Гуинче, на совесть. Стань вновь кубинцем, сыном своей земли!

- Перестань, "Гуахиро"! Жди! А не приду - ищите, "Гуахиро", ищите! Конец у всех один. Но решиться мне не просто!

- Закури! - Рамиро вплотную подошел к Гуинче, дал пачку, спички, сам тоже закурил, кивнул на кольцо, поблескивающее на безымянном пальце. - С ядом?

- Ага!

- Знакомо. Надавил, крутанул камень и - по коже им. Смерть!

- Не боишься?

- Ты же не мальчик, Гуинче. Кругом наши люди.

- Как?

- А ты думал! Вдруг оказалось бы, что ты неизлечим. Ну, взял бы еще одну жизнь на душу. А уйти бы не дали.

Гуинче заволновался.

- Тебя ни один из них не видел и ни один из них не знает, кто ты. Будь спокоен. Решайся только, Гуинче! Сейчас пройдешь свободно. Потом я тебе помогу. Когда-то и я одолел все это. - И Рамиро наклонился за пистолетами, лежавшими на траве, поднял оба. - Держи! Уходи, как ни в чем не бывало. Я буду ждать в воскресенье.

Когда, наконец, Рамиро показался на аллее с горящей сигаретой, майор Павон с облегчением передал бинокль Рамону.

В следующее воскресенье Гуинче не появился. Рамиро в нервном ожидании дважды прочел про себя все стихи, которые знал на память, и раз десять повторил четверостишие из "Гимна изгнанника" Хосе Марии Эредии.

Ведь герои найдутся на Кубе,

Предпочтут они славную участь:

Лучше смерть, чем, стеная и мучась,

Жизнь в неволе влачить, как рабы!

Когда Рамиро подошел к майору Павону, начальник местного отделения госбезопасности предложил все-таки запросить разрешение Гаваны и начать прочесывание.

- Так мы их не возьмем, а они нам нужны живые, - сказал, как отрезал, Павон.

- Я ставлю сто марак1 против одной, что он придет! - с горячностью горца заявил Рамон и осекся.

1 Марака - песо, так прежде народ называл основную денежную единицу Кубы (нсп.).

- Пойдемте ужинать, - предложил Рамиро. - Вот если бы пиво у кого нашлось. Пошли, а то собирается дождь.

В понедельник, шестого, как только Рамиро поравнялся с незатейливым памятником основателю Пилона, от него мотнулась тень, и Рамиро почувствовал дуло в боку, и тут же сильным рывком его втянули в кусты.

- Тихо! Я Гуинче! А ты не из пугливых. И мне нравишься. - Гуинче отпустил локоть Рамиро, отдал ему свой браунинг. - Всю неделю с ума схожу. Держи!

- Кретин! Ты действительно не в своем уме! Так шутить! Скорее на аллею. Иди сюда! Дай я положу тебе руку на плечо. Ну! Обними меня. Вот так! - Рамиро повернулся к входу, покрутил в руках браунинг и спокойно опустил его в задний карман. - Пошли!

- Ага! Следят!

- Гуинче, ты молодец! Честно, я рад за тебя. Ну, рассказывай... Вчера я нервничал.

Гуинче рассказал, что в их группе сейчас шесть человек. Было семеро. Пятеро прибыли оттуда, а двое присоединились здесь. Одного уже, однако, "по дурости, из-за упрямства" застрелил милисиано в Лас-Мерседес. Возглавляет группу Арголья, родом он из Баямо, тертый калач, деспот. Его телохранитель "Босалон"2, строительный рабочий из Баранкао, симулянт, искусно прикидывается больным радикулитом, работает в году три-пять месяцев. А то все ездит по разным городам лечиться. Когда становится скучно, Арголья заставляет Босалона устраивать представления, как тот морочит голову врачам. Заместитель главаря - Калавера. Мечтает счастливо отсидеть здесь два года, заработать, а затем уехать в Атланту, жениться и открыть там пивной бар. На счету Калаверы несколько убийств, и он дважды прежде высаживался на Кубе. Радист группы - "Вененосо"3 высокого о себе мнения, родом из Ольгина, там и живет на средства брата, у которого до революции в Ольгине было несколько жилых домов и который теперь каждый месяц получает от правительства приличную сумму. Вененосо год как на Кубе, сумел легализоваться. Шестой - Тостон, давно зарабатывавший на жизнь в Майами как профессиональный убийца, некоторое время работал личным шофером Орландо Боша. Четверо прибывших - Арголья, Калавера, Тостон и он, Гуинче, в последнюю минуту перед отъездом из Майами дали согласие осесть на Кубе и теперь ждут уже изготовленные для них документы и отработанные легенды. Всем положен хороший заработок. Группа имеет три рации в разных районах Сьерры-Маэстры. Подходы к месту нынешней стоянки днем просматриваются, а ночью охраняются электронными сторожами. Но Арголья в связи с блокадой побережья запросил центр дать им адреса конспиративных квартир в ближайших городах. Он нервничает и начинает опасаться, что дело затянется.

2 Босалон - тупой, неразвитый (исп.).

3 Вененосо - ядовитый; здесь - настойчивый поклонник. Дон-Жуан (исп.).

Рамиро расспросил, как они вооружены, чем питаются, есть ли у них связь с местным населением, посетовал на то, что Гуинче заметно изменился за неделю, осунулся, поинтересовался, смог бы он прийти на кладбище раньше следующего воскресенья.

- Нет! Арголья строг. Сегодня мне повезло. Он считает воскресенье днем наиболее ослабленной бдительности, когда люди отдыхают, развлекаются. Сам он католик.