Себастьян Хаффнер - От Бисмарка к Гитлеру

Восстание матросов, которое по времени совпало с дебатами по «вопросу о кайзере», не имело никаких политически выраженных целей. Однако после того, как матросы один раз овладели флотом и городом Киль, они осознали, что начатое они должны как-то довести до конца, если они в конце концов не хотят принять смерть как мятежники. Они разъехались из Киля, и в течение короткой недели, начиная с 4 ноября, революция как лесной пожар распространилась сначала на Северную Германию, затем на Западную Германию, и в заключение на большую часть Германского Рейха. Вдобавок дело дошло до спонтанных восстаний в других главных городах германских земель, например 7-го ноября в Мюнхене.

В целом это был процесс без вождей, но неудержимый, вырвавшийся из масс: в армии были образованы солдатские Советы, на фабриках — Советы рабочих. Эти Советы рабочих и солдат в больших городах взяли на себя своего рода управление. У октябрьского правительства почва начала уходить из-под ног. Революция для него была чрезвычайно некстати.

Принц Макс фон Баден в своих воспоминаниях пишет о встрече с Эбертом 7-го ноября 1918 года:

«Я увидел Эберта одного рано утром одного в саду. Сначала я говорил о моей запланированной поездке: «Вы знаете, что я планирую. Если мне удастся убедить кайзера, будете ли Вы тогда на моей стороне в борьбе против социальной революции?» Ответ Эберта последовал без задержки и недвусмысленно:

«Если кайзер не отречется, тогда социальная революция неизбежна. Но я её не хочу, да, я её ненавижу как смертный грех.»»

Тем самым он высказал свою личную правду. Он вместе со своей партией внутриполитически достиг в октябре всего, чего он хотел достичь. Теперь они планировали скорейшим образом закончить войну и затем в союзе с буржуазными прогрессивными и центристскими партиями управлять Германским Рейхом так сказать в качестве конкурсных управляющих военного банкротства — как это между тем представлялось с октябрьскими реформами, в форме парламентской монархии. По этой причине революция была самым последним, что могло им потребоваться в этот момент.

Но революцию, казалось, нельзя было больше остановить. В субботу, 9 ноября, она охватила также столицу — Берлин. Произошла всеобщая забастовка, массы рабочих вышли на улицы, стянулись в центр перед рейхстагом и демонстрировали — собственно без каких-либо определенных требований, кроме окончания войны. Однако Шайдеманн, второй человек в социал-демократии, полагал, что им следует пойти навстречу тем, что он из здания рейхстага объявил ждущим внизу людям Германскую Республику, за что Эберт на него был безмерно обижен. Вскоре между ними в ресторане рейхстага произошла большая ссора. Эберт сказал, что прежде всего учредительное собрание будет решать, что получится из Германского Рейха — монархия или республика, или что-то ещё.

Он со своей стороны желал сохранения монархии. Поэтому он попытался еще после полудня 9-го ноября — очень интересное примечание для германской истории — провозглашение республики Шайдеманом сделать недействительным. Он принял принца Макса фон Баден, который между тем самовольно объявил об отречении кайзера, а свою должность рейхсканцлера антиконституционно передал Эберту, и попросил его как правителя рейха оставить возможность сохранения монархии. Однако сам принц Макс больше ничего не хотел. Ему было всего довольно и более чем довольно, он хотел вернуться в частную жизнь, он отказался от всего. Так что и Эберт вынужден был считаться с фактом возникновения германской республики.

Она стала фактом не только вследствие речи Шайдемана с балкона рейхстага. В эти дни разыгрывалось ещё нечто иное. Кайзер, к которому я вскоре вернусь, в действительности ещё вовсе не отрёкся. Тем не менее в ночь с 9 на 10 ноября он ускользнул в эмиграцию в Голландию. Но все остальные германские правители, короли Баварии, Саксонии, Вюртемберга, и великие герцоги, и герцоги остальных германских государств, в эти ноябрьские дни в действительности отреклись, одни несколько раньше, другие несколько позже. Это было поразительное событие, потому что им всем без исключения никто физически не угрожал. К ним просто приходили делегации рабочих и солдатских советов и требовали их отречения, и они без сопротивления сдавались.

Это безмолвное исчезновение всех германских монархий, которые только что были само собой разумеющимися, уважаемыми и неприкосновенными институциями, было событием, которое в сумятице этих ноябрьских дней осталось почти незамеченным, но что удивительно — оно также едва удостаивалось позже внимания немецкой историографии, и вплоть до нынешних дней оно не нашло полного объяснения. Отречение порой происходило в почти добродушных формах. Например, король Саксонии сказал делегации, которая потребовала его отречения: «Ну и хорошо, в таком случае сами занимайтесь своим дерьмом».

Слово, которое могло бы обозначать все эти события. Германские монархи не желали продолжать властвовать, они стремились назад в частную жизнь, в большинстве случаев уютно организованную. Никого из них не арестовали, не говоря уж о том, чтобы казнить, как французского и английского королей во время французской и английской революций. Германская революция, если можно так сказать, была добродушной. И всё же в эти дни она была подобна землетрясению, против которого никто не мог ничего сделать.

Я хочу ещё ненадолго вернуться к разговору о кайзере. 29 октября кайзер отправился в штаб-квартиру в Спа и сначала был совершенно согласен одобрить парламентские реформы и продолжать править в качестве парламентского монарха. Прусского министра, который отыскал его в Спа, чтобы склонить к отречению, он резко отчитал. Когда же его застала врасплох революция, то вначале он ещё надеялся, что сможет усмирить её с помощью действующей армии, которая вследствие перемирия вскоре станет свободна. Однако 9 ноября он пережил в этом свое глубокое разочарование.

Как уже подробно говорилось, боевой дух германских войск после провала большого немецкого наступления не был больше таким же, как прежде. После заявления о перемирии и внутренних потрясений в Германии он стал только лишь хуже. 9 ноября Верховное Командование сухопутных войск пригласило в штаб-квартиру 39 фронтовых офицеров, большей частью командующих дивизиями, чтобы выяснить, готова ли армия в случае наступления перемирия сражаться против революции для сохранения трона, за кайзера. Единогласное мнение командиров гласило: нет. Армия была готова маршировать обратно в Германию в сопровождении Его Величества, если этого пожелают — но сражаться она более не желала, ни с внешними врагами, ни с внутренними.

На основании этого Гинденбург и назначенный в конце октября преемником Людендорфа в качестве начальника Генерального штаба генерал Грёнер решились посоветовать кайзеру отречься или по крайней мере удалиться в изгнание. В течение 9 ноября кайзер поддался этому напору — снова удивительным образом без сопротивления. Вильгельм II. отправился в голландское изгнание и похоронил тем самым не только своё личное монаршество, но и, как оказалось, одновременно и все шансы на будущее восстановление монархии. Его формальное отречение, которое последовало лишь позже в ноябре, не имело практически уже никакого значения.

Так что конец германской монархии подготовили 9 ноября два решения: бегство кайзера в Голландию и отказ принца Макса фон Баден (он тоже был монаршего происхождения) принять регентство в рейхе для сохранения германской монархии — что разумеется не означало бы непременно сохранение правления Гогенцоллернов. Итак, Эберт в качестве нового рейхсканцлера и действительного главы нового правительства остался наедине с революцией и с необходимостью заключения перемирия.

Впрочем, это перемирие спорно обсуждалось и среди союзников в течение всего октября. Американский Верховный командующий в Европе, генерал Першинг, не хотел его. Он исходил из того, что немцы и так были бы разбиты. Почему теперь ещё предоставлять им перемирие, которое облегчит им возможность заново окопаться за Рейном и продолжить сражаться? Першинг требовал безусловной капитуляции, как позже во Второй мировой войне американский президент Рузвельт.

Французский и английский же Верховные командующие были скорее готовы согласиться с перемирием. Их армии были, как и германская, сильно обескровлены: они не были более предрасположены к новому большому наступлению в 1919 году — в противоположность американцам, для которых это стало бы первым настоящим испытанием. В конце концов сошлись на том, чтобы предоставить перемирие, но при условиях, которые сделают для Германии невозможным возобновление военных действий.

На основании этого немцам сообщили, что они могут послать в штаб-квартиру союзников переговорщика, которому будут сообщены условия перемирия. Это произошло 6 ноября. Депутат Эрцбергер, центрист и министр в кабинете Макса фон Баден, был выбран для руководства германской делегацией по перемирию. Это очень примечательно: не генерал, а член гражданского правительства был послан для подписания военных условий перемирия. Они оказались чрезвычайно жёсткими. Эти условия в действительности закрепляли полное поражение рейха и делали какое-либо дальнейшее сопротивление невозможным. Западные державы потребовали, чтобы в чрезвычайно короткий срок были освобождены от немецких войск ещё оккупированные области и немецкие области на левом берегу Рейна вместе с тремя предмостьями на правом берегу. Союзные армии должны следовать за оттягивающимися германскими войсками и оккупировать области на левом берегу Рейна вместе с тремя предмостьями на правом берегу Рейна. Далее потребовали передачи флота и огромных количеств материальных ресурсов. Так выглядели основные требования союзников. Они недвусмысленным образом сделали для немцев ясным то, что они проиграли войну. Да, можно сказать даже так, что поражение в действительности было удостоверено лишь этими условиями. Потому что лишь они делали любое будущее сопротивление за Рейном невозможным.