История средневековой философии - Альберт Штёкль

люди, возвращаясь в Бога, утрачивают свою природу или субстанцию. Если низшее переходит в высшее, то оно не теряет своей специфической природы, а лишь достигает более высокого и совершенного состояния. Как воздух, всецело проникнутый сиянием солнца, не теряет своей субстанции, но только кажется светом, или как железо в раскаленном состоянии не утрачивает своей природы, но только кажется огнем, так не перестают существовать в своем своеобразии природа и субстанция обожествленного человека, когда они так тесно соединяются с Богом, так что только Бог живет и действует в них. То же самое относится и к прочим вещам.

3. Возвращение вещей в Бога обусловлено искуплением. Божественное Слово сошло в действия вечных причин, приняв человеческую природу, в которой содержится вся видимая и невидимая тварь. Оно должно было войти в них, чтобы спасти тем как действия примордиальных причин, так и самые эти причины. Ведь если бы погибли действия, то погибли бы и причины. Таким образом, воплощение и искупление являются здесь существенным моментом в целостном теогоническом процессе, который завершается возвращением вещей в Бога.

4. Во Христе человечество уже вступило в состояние обожествления, когда Его собственная человеческая природа соединилась с божественной и преобразилась в ней. Но то, что в Христе уже свершилось, в отношении прочих людей и в отношении чувственного мира только еще имеет свершиться, когда исполнится предопределенное число людей. Это произойдет в грядущем воскресении. Тогда материальное тело одухотворится, исчезнет различие полов, и все возвратится туда, откуда оно произошло.

5. Однако, хотя вся человеческая природа, во всех индивидуумах, в которых она осуществилась, возвратится в рай, т. е. в примордиальные причины, это не исключает вечных наказаний для злых. Наказание касается не природы, а воли, так как только она есть причина зла. Вот почему и в грешниках природа прославится, но их воля будет подвергнута наказанию. Последнее будет состоять в том, что они окажутся лишенными тех чувственных благ, которыми они удовлетворяли свои похоти в земной жизни, и будут предоставлены пустоте сердечной и буре неудовлетворенных желаний. Это – мучение, которое их терзает, это – пламя, которое их пожирает.

6. Систему Эриугены можно назвать гениальной, но ее нельзя назвать христианской. Конечно, этот мыслитель всюду старается согласовать свою доктрину с христианским учением, – даже там, где последнее совершенно не укладывается в его систему, как, напр., в учении о вечности загробных наказаний, но христианская мысль у него постоянно должна приспособляться к схеме заранее выработанных неоплатонических взглядов, вследствие чего она утрачивает свое истинное содержание. Неудивительно, что церковь со всею решительностью высказалась против этой системы, и книга «De divisione naturae» была осуждена сначала Львом IX (1050 г.), потом и Гонорием III (1225).

7. Рядом со Скотом Эриугеной мы встречаем в IX в. еще монаха Гейрика Оксеррского (834–881), который, получив образование сначала в Фульде, под руководством Гаймона, ученика Алкуина, а затем в Феррьере, впоследствии основал собственную монастырскую школу в Оксерре.

Новейшие исследования доказали, что ему должно быть приписано сочинение «Глоссы к десяти категориям». Он держится независимо по отношению к идеалистическому направлению Эриугены и во взгляде на общие понятия примыкает к Аристотелю и Боэцию.

То же можно сказать о Ремигии Оксеррском (ум. 904 г.), ученике Генрика, и о Иепе (Iepa), написавшем «Глоссы к “Введению” Порфирия».

III. Дальнейшее развитие философских стремлений

1. В X столетии перед нами встает почтенная фигура монаха Герберта, впоследствии папы Сильвестра II (1003). Образование он получил в монастыре Орильяк в Оверни, а затем в других французских школах и в Испании у арабов. Он обладал большими познаниями в математике и астрономии и считался у своих современников чудом учености. От него дошли до нас два небольших сочинения, из которых одно трактует об евхаристии, а другое носит заглавие «De rationali et ratione uti».

2. В последнем сочинении исследуется, в каком смысле можно сказать о разумном существе, что оно пользуется разумом. Для решения этого вопроса устанавливается различие между вечным, божественным разумным существом и живущим во времени. Первое нужно мыслить активным по существу; для него поэтому разум и употребление разума – понятия разнозначащие. Второе, напротив, находится лишь в потенции к употреблению разума и от потенции переходит к акту. Поэтому употребление разума может быть ему приписано как случайное.

3. Первым, что с IX в. получило развитие в области философии, была, естественно, диалектика, так как она считалась необходимым предварительным условием для изучения теологии. Учебниками в христианских школах были по преимуществу логические сочинения Боэция. Из логических сочинений Аристотеля до XI в. знали только «Категории» и «De interpretatione» в переводе Боэция. Затем было известно «Введение» Порфирия, также в переводах Боэция и Викторина. Наравне с учебниками Боэция употреблялись также и учебники Кассиодора.

4. Прилежное и ревностное изучение диалектики в христианских школах приводило неоднократно к тому, что диалектику переоценивали, полагая, что с помощью ее одной можно решать глубочайшие вопросы. Даже тайны христианской веры не оставались для нее неприкосновенными. Для выяснения их почти не пользовались Священным Писанием и учением церкви, а подвергали их диалектической обработке, и добытые таким образом результаты признавали безусловно верными.

5. Образчиком такого самомнительного диалектика был Беренгар Турский (999—1088), составивший себе известность своей борьбой против учения о пресуществлении. В сочинении «De sacra соепа» он ставит диалектические операции выше принятой церковью догмы. При этом он ссылается на Бл. Августина, который также называл диалектику искусством искусств и наукой наук и полагал, что всегда нужно обращаться к диалектике, потому что такое обращение к ней есть не что иное, как обращение к разуму, к образу Божию в нас. Правда, во многих случаях авторитет нам необходим, но в общем гораздо важнее для познания истины пользоваться разумом.

6. По поводу такой переоценки диалектики и злоупотребления ей уже тогда раздавалось много жалоб. Фульбер, ученик Герберта, основавший в 990 г. школу в Шартре и получивший там впоследствии епископскую кафедру, предостерегал своих учеников от увлечения диалектикой. Равным образом и Петр Дамиани сурово осуждает самомнение поклонников диалектики и настаивает на том, что она должна быть не госпожой, а служанкой истины. Монах Отло (ум. в 1083 г.) в своем сочинении «De trib. quaest.» жалуется на крайних приверженцев диалектики, которые авторитет своей излюбленной науки ставят выше откровения и уделяют более веры Боэцию, чем священным писателям. Сюда же надо причислить Ланфранка, монаха из монастыря Бек в Нормандии (1005–1089), главного противника Беренгара, и аббата Вильгельма из Гиршау (1026–1091).

7. Диалектические исследования, естественно, должны были привести к вопросу об универсалиях. Во «Введении» Порфирия, употреблявшемся в школах, вопрос этот был поставлен определенно, но ответа на него не было дано[37]. В интересах