Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

возможности для самореализации в турецких условиях. Та подготовка, которую давала экзархийская учебная программа, перекрывала им любые пути в низшие эшелоны турецкой административной системы, что, например, заметно отличало их от греческой или армянской молодежи.

Выбор жизненного пути для болгарских выпускников в Македонии и Фракии, по признанию современных болгарских авторов, по большому счету, сводился к трем возможностям: устроиться за мизерную зарплату экзархийским учителем в сельскую школу, отправиться на поиски службы в Болгарии или поступить в четы ВМОРО{184}. Видный болгарский поэт и революционер Пейо Яворов в 1904 г. красноречиво выразил эту безысходность следующими словами: «Расплодившаяся интеллигенция, лишенная какого-либо культурного поля приложения своих сил, не могла оставаться спокойной»{185}.

Не удивительно, что, выполнив свою возрожденческую миссию, Экзархат уже в начале 1890-х гг. стал стремительно терять влияние среди «пробужденного» им населения. Многочисленное молодое поколение македонских и фракийских болгар, воспитанное на «Записках» болгарского национального революционера Захария Стоянова и эпохальном произведении И. Вазова «Под игом», на рубеже XIX–XX вв. сделало выбор в пользу революционной борьбы. В документах МИД Болгарии 1906 г. совершенно верно отмечался тот факт, что «на долю Его Блаженства [экзарха Йосифа] выпала в равной степени заслуга как в пробуждении национального самосознания у македонских болгар, так и в увлечении их революцией»{186}.

В Болгарии прекрасно осознавали ограниченность образовательной модели Экзархата. В итоге осенью 1905 г., в разгар реализации австро-российской Мюрцштегской программы реформ в Македонии, болгарское правительство выступило с широкой программой модернизации (реформирования) экзархийской системы школьной подготовки (к слову сказать, это был далеко не первый пример вполне хозяйского поведения болгарских властей по отношению к европейским вилайетам Турции).

Экзархийская школа в Македонии и Фракии, согласно проекту, утвержденному Министерским советом, должна была, учитывая новые условия и требования времени, не только заботиться о национальном воспитании молодых болгар, но и обеспечить их профессиональную конкурентоспособность с представителями иных христианских народов Османской империи и самими турками. Документ призывал «дать возможность нашему народу глубже проникнуть во все сферы жизни и тем самым занять в Турции то политическое и социальное положение, которое соответствует его численности и которое могло бы служить средством достижения нами более широких целей»{187}. Мюрцштегское реформирование, навязанное великими державами Турции после Ильинденского восстания 1903 г., и предусматривавшее реальное уравнение в правах мусульман и христиан, как и определенную степень местного самоуправления, казалось, содержало в себе условия для всего вышесказанного. Под «более широкими целями», безусловно, подразумевалась постепенная автономизация Македонии, в управлении которой местная болгарская элита должна была занять ключевые позиции.

Говоря более точно, программа болгарского правительства, адресованная экзарху, предусматривала учреждение в Македонии и Фракии под эгидой экзархийских учебных заведений профессиональных сельскохозяйственных (земледельческих) и коммерческих (торговых) курсов и особенно курса т. н. административно-юридической подготовки с углубленным изучением турецкого языка. Причем для реализации данного проекта правительство изъявило готовность незамедлительно выделить необходимые финансовые средства с тем лишь условием, что контроль за их расходованием будут осуществлять специальные доверенные лица, которые войдут в экзархийский Учебный совет{188}.

Щедрые посулы болгарского правительства, однако, не заинтересовали Йосифа I{189}, который посчитал, что время для создании в Македонии профессиональных училищ еще не наступило{190}. Свою позицию экзарх заявил задолго до появления проекта, в личной беседе с одним из своих воспитанников Симеоном Радевым, которому экзарх недвусмысленно посоветовал больше изучать французский язык, нежели турецкий. «Мне не нужна армянская интеллигенция», — заявил он, имея в виду тех армян, которые благодаря учебе в турецких школах и отличному знанию турецкого языка и культуры, включались в правящую турецкую элиту{191}. Экзарху, таким образом, нужна была интеллигенция, которая не покидала бы национальное движение, а то в свою очередь в условиях неправового и неконституционного государства неизбежно переходило к нелегальным формам борьбы за политическое освобождение.

Армия выходивших из экзархийских школ молодых болгарских революционеров в Македонии и Фракии, которые рвались «сами решать вопрос», ширилась с каждым годом. Если накануне Ильинденского восстания на 1621 учителя приходилось 46 128 учеников, то накануне Балканских войн штат экзархийских учителей увеличился до 2266 человек (только 15 из них были родом из Болгарии), а количество учеников выросло до 78 854 человек{192}. Цифры весьма внушительные для того времени, если учитывать, что все экзархийское население Македонии и Фракии насчитывало чуть более миллиона человек{193}.

Рассмотренные выше материалы позволяют, помимо прочего, объяснить и тот факт, что в 1912–1913 гг. македонские и фракийские болгары отнюдь не были безучастными свидетелями или молчаливыми заложниками войны, инициированной соседними с ними балканскими государствами. Сами всеми силами приближавшие эту войну, они в итоге оказались одними из ее активных участников. Свидетельством тому является формирование македоно-одринского ополчения из добровольцев, самоотверженно сражавшегося в составе болгарской армии{194}, действия многочисленных чет и т. н. сельской милиции по установлению болгарской администрации в освобожденных своими силами от турок районах, многочисленные петиции и обращения населения разных краев с требованием не допустить раздела Македонии, Тиквешское восстание 1913 г. в тылу сербской армии и пр. А трагедия македоно-одринского болгарского населения, заплатившего крайне высокую цену за свое стремление к осуществлению общеболгарского национального идеала, нашла отражение в детальном докладе международной комиссии Карнеги, посвященном расследованию военных преступлений на Балканах в 1912–1913 гг.{195}.

Актуальность героического прошлого: история и политика в предвоенной Сербии

М.В. Белов

Бурное патриотическое воодушевление (с переходом в националистическую горячку), охватившее европейские страны в начале Первой мировой войны и вошедшее в историческую память как «дух 1914 года», стало следствием долговременных, планомерных педагогических и пропагандистских усилий интеллектуальных и политических элит, что прекрасно продемонстрировано в изучении Третьей республики во Франции и Второй Германской империи{196}. Националистический нарратив, созданный историками-позитивистами (ранкеанцами) в этих странах во второй половине XIX века, закреплялся в ряде ритуально-мемориальных практик, которые вовлекали в свою орбиту большую часть населения, в первую очередь молодежь. Одним из ярких примеров является практика государственных торжеств (национальных праздников), сложившаяся в последней трети столетия, в частности празднование Дня взятия Бастилии, введенное в обиход Третьей республикой{197}.

Ситуация в предвоенной Сербии не может быть рассмотрена по полной аналогии со странами Западной Европы, учитывая сравнительно низкий уровень грамотности и специфику местной политической культуры{198}. Сказанное не исключает возможности обнаружения частичных аналогов названных феноменов в ритуальных практиках с общегосударственным и региональным статусом или в попытках создания национальноисторического нарратива, инициированных сербской элитой.

Базовая идеологическая модель мемориально-мобилизационных усилий, характерных для Сербии предвоенного