Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова

Кадры из фильма «Аэлита» (1924, реж. Я. Протазанов).

В фильме кадры смонтированы последовательно: роскошным туфлям «буржуек» противопоставлены лапти и обмотки крестьянок. Действие фильма происходит в Петрограде в 1921 году

Стихийные рынки не исчезли вместе с окончанием Гражданской войны, но остались приметой советской повседневности, а в особенно тяжелые периоды действия карточной системы — нередко последней надеждой тех, кто оказался за пределами государственной системы распределения благ. Американский публицист Эллис Эшмид-Бартлетт ярко описал картину московского рынка зимой 1929 года:

Вы смогли бы полностью обставить свой дом, просто продвигаясь вдоль рядов замерзших представителей ушедшего времени. Кровати, пианино, гардеробы и раковины лежат на снегу вперемешку с иконами, грудами старых одеял и простыней. <…> Здесь же старая одежда любого вида и размера, совки и кочерги, музыкальные инструменты, семейные портреты — живопись и фотографии, туалетные принадлежности непонятного назначения, зеркала, электрическая арматура, коробки гвоздей, использованные зубные щетки и кисточки для бритья, гребенки с выпавшими зубьями, измыленные куски мыла <…>

Много сапог и ботинок — русские часто имеют только по одному ботинку и приходят на рынок в поисках второй полупары. Покупатель идет вдоль торгового ряда с одиноким ботинком в руке, пока не найдет похожий в пару (перевод мой. — М. Т.) (Ashmead-Bartlett 1929: 207–208).

5.2. «Из отходов и утиля»: обувь времен Великой Отечественной войны

В годы Великой Отечественной войны предприятия легкой промышленности, в том числе обувной, были перепрофилированы на выполнение военных заказов. Гражданская обувь выпускалась в очень ограниченном количестве и, как правило, из материалов, непригодных для армейских ботинок и сапог: для верха женской обуви иногда использовали, например, остатки лаковой кожи и велюра.

В военное время предельно обострился дефицит кожевенного сырья, нехватка которого и прежде была проблемой. Разработки заменителей кожи проводились еще с 1920-х годов, а в 1931 году был основан государственный трест «Кожсуррогат», объединивший к середине десятилетия шестнадцать предприятий[49]. Чаще всего заменители использовались в производстве подошвы: резина и «пласткож» — композитный материал, сочетающий резину с кожаными волокнами; внутренних деталей обуви: гранитоль (дерматин) и так называемый спецкартон. Но качество продукции из таких материалов оставляло желать лучшего — настолько, что вопрос о заменителях кожи в обувном производстве рассматривался на пленумах ЦК КПСС (Эпштейн 1936: 3). Эксперименты с имитирующими кожу материалами для верха обуви были еще менее успешны, и парусина оставалась фактически незаменимой в массовом производстве. Зачастую обувщики использовали кожевенное сырье и отходы других производств — эта практика стала особенно актуальна в годы войны. ГМИ СПб располагает коллекцией образцов продукции ленинградских обувных предприятий военного и предвоенного времени, и на некоторых экземплярах артельного производства стоит маркировка: «Из отходов и утиля» (Женская обувь XIX–XX веков 2022: 165).

Характерная особенность гражданской обуви военного периода — деревянная подошва. Централизованные разработки подобных моделей в СССР начались еще в 1930-х годах, но не имели особого успеха. Так, авторы отчета центральной модельной ЦНИИКП в 1940 году утверждали, что «у нас в СССР обувь на деревянной подошве до сих пор почти не применялась. За границей же (в Германии, Японии и др.) обувь на деревянной подошве пользуется большим вниманием и успехом»[50]. И действительно, в странах Европы с начала Второй мировой войны такая обувь оказалась востребована — прежде всего, вследствие введения карточной системы и ограничений на использование кожи в гражданской обуви[51]. Безусловно, обувь на деревянной подошве не была новшеством[52], но в годы Второй мировой войны такие модели стали не только распространенными, но и — в некоторых странах, например в Чехословакии, — модными. Произошло это во многом благодаря изобретательной рекламной кампании крупнейшего обувного производителя Baťa (Burianova 2015: 37). Но эта популярность сохранялась лишь пару сезонов в начале 1940-х годов, а затем повсеместно сошла на нет. Вероятно, ассоциации с традиционной деревянной обувью европейских бедняков оказались слишком сильны.

В Советском Союзе 1940-х годов прихоти моды не имели значения: сырьевая нехватка ощущалась критически. «Начавшаяся война обусловила распространение деревянных подошв», — констатировал в пособии для обувных артелей сотрудник ЦНЭЛКОЖ (Левигурович 1943: 3). Для прочности на деревянную подошву зачастую ставили металлические накладки в области носка и пятки. Ленинградец-современник вспоминал:

Люди тоже ходили подкованными. Только людей в отличие от лошадей подковывал не кузнец, а сапожник. От идущих на подкованных деревянных подошвах людей раздается такой же звук, как раньше от повозок, едущих по брусчатке Невского проспекта (Зубков и др. 2019).

Иногда для смягчения звука на подошву ставились плоские шайбы из резины. В собрании ГМИ СПб хранится несколько полупар женских летних туфель на деревянной подошве с такими шайбами (Женская обувь XIX–XX веков 2022: 241).

В 1942 году вновь ввели систему продажи промышленных товаров по карточкам. В число нормируемых товаров попала и обувь. Талоны на покупку обуви распределялись на предприятиях и считались большой ценностью. Кроме того, талонами или непосредственно обувью могли премировать за ударный труд, а на заводах оборонного комплекса мыло, обувь и ткань выдавались за выполнение срочных военных заказов (Зинич 2019: 62–63). В собрании ГМИ СПб хранится пара летних туфель на деревянной подошве с верхом «из утиля и отходов», выданных по спецталону начальнику учебной части Ленинградского инженерно-строительного института Анастасии Веллер-Болотовой (Женская обувь XIX–XX веков 2022: 242). Ситуация с обувью была тяжелой для городского населения, а для жителей села и той значительной части населения, которая находилась за рамками карточной системы, — отчаянной. По распределительным нормам в 1942–1943 годах на двух членов семьи колхозников приходилась одна пара обуви в год (Зинич 2019: 66). В селах шили грубую кустарную обувь типа поршней, и даже представители интеллигенции — учителя — нередко были вынуждены носить плетеные лапти (Там же: 67).

Помимо упомянутых туфель Анастасии Веллер-Болотовой, в ГМИ СПб хранятся еще три пары женской мемориальной обуви военного времени: грубые сапоги из кирзы, принадлежавшие работнице ленинградской фабрики «Красное Знамя» Марии Романовой-Сафоновой, награжденной орденом Трудового Красного Знамени за производство боеприпасов в годы Великой Отечественной войны; спортивные туфли из брезента, принадлежавшие Ольге Фирсовой — альпинистке, которая в этой обуви укрывала шпили высотных зданий для их маскировки в годы блокады Ленинграда; резиновые чуни на завязках из бечевки — они принадлежали Елене Трониной, работавшей в них в военное время на Ириновских торфоразработках в Ленинградской области[53]. Непрезентабельные внешне, эти предметы обладают безусловной историко-культурной ценностью как вещественные свидетельства повседневности военных лет.

Одно из бытовых последствий войны, помимо нужды, а вернее, прямой ее результат, —