Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Эдгар Пайпс

в сотрудничестве с врагом. Он настоял на том, чтобы поезду был присвоен экстерриториальный статус, чтобы в поезд никто не мог войти без разрешения Платтена и чтобы пассажиры не подлежали паспортному контролю{165}. То обстоятельство, что убогий беженец чувствовал себя вправе диктовать условия правительству Германии, может значить только одно: он очень хорошо понимал, какие услуги сможет оказать немцам впоследствии.

Со стороны Германии переговоры вели гражданские власти при активной поддержке министерства иностранных дел, и особенно его главы Рихарда фон Кюльмана. Впоследствии сложилось мнение, что операцией по переправке Ленина в Россию руководил Эрих Людендорф, однако генерал во всей истории играл роль второстепенную, сводившуюся к предоставлению средств передвижения{166}.

1 апреля (по новому стилю) Платтен сообщил условия Ленина посольству Германии в Швейцарии. Два дня спустя до его сведения довели, что условия приняты. К этому времени министерство финансов Германии дало положительный ответ на требование министерства иностранных дел выделить пять миллионов марок на «работу в России»{167}. То, как поступала Германия в отношении России, было частью более широкого замысла: «Относительно каждого из своих врагов, Франции, Великобритании, Италии и России, Германия давно уже выработала план, состоявший в опоре на внутреннюю измену. Все планы были в основных чертах схожи: вначале беспорядки, вызываемые деятельностью леворадикальных партий; затем пораженческие пацифистские статьи в газетах, написанные лицами, прямо или косвенно находящимися на содержании у Германии; наконец, установление доверительных отношений со значительной политической фигурой, которая в результате должна взять верх над ослабленным вражеским правительством и потребовать подписания мира»{168}.

В Великобритании немцы опирались на ирландца сэра Роджера Кейзмента, во Франции — на Жозефа Кайо, в России — на Ленина. Кейзмент был расстрелян как изменник, Кайо заключен в тюрьму, и только Ленин оправдал израсходованные на него деньги.

В 15 часов 20 минут 27 марта (9 апреля) тридцать два русских эмигранта выехали из Цюриха по направлению к границе с Германией. По достигнутому соглашению, Германия не должна была интересоваться личностями тех, кто садился в поезд, и списком пассажиров мы не располагаем; известно, однако, что в их числе было девятнадцать большевиков (включая Ленина, Крупскую, Г.Е.Зиновьева с женой и ребенком, Инессу Арманд и Карла Радека), а также шесть членов Бунда и три троцкиста{169}. По пересечении границы в Готтмадингене они пересели в немецкий поезд, состоявший из двух вагонов — одного для русских, другого — для немецкого сопровождения, поезд не был опломбирован{170}, хотя впоследствии была создана такая легенда. Проехав через Штутгарт и Франкфурт, прибыли в середине дня 29 марта (11 апреля) в Берлин. Там, облепленный немецкой охраной, поезд простоял двадцать часов. 30 марта (12 апреля) выехали в балтийский порт Засниц, где погрузились на шведский пароход, отправлявшийся в Треллеборг. По приезде пассажиры были встречены мэром Стокгольма. Затем все направились в столицу Швеции{171}.

Среди прочих там их уже ожидал Парвус. Он стал добиваться встречи с Лениным, но осторожный вождь большевиков отказался от этой чести в пользу Радека, который был австрийским подданным и не мог быть обвинен в государственной измене. Радек провел с Парвусом большую часть дня 31 марта (13 апреля). Что происходило между ними, неизвестно. Расставшись с Радеком, Парвус немедленно выехал в Берлин. 20 апреля (нового стиля) состоялась его неофициальная встреча с Государственным секретарем Германии Артуром Циммерманом. Об этой встрече тоже не сохранилось никаких сведений. Затем Парвус возвратился в Стокгольм{172}. Несмотря на отсутствие каких бы то ни было документальных свидетельств, — как это обычно бывает, когда секретные операции проводятся на высшем уровне, — в свете последовавших за тем событий можно смело утверждать, что Парвус выработал с Радеком условия и технику финансирования деятельности большевиков в России и представлял на этих переговорах интересы правительства Германии[33].

Русское консульство в Стокгольме уже подготовило въездные визы для вновь прибывших. Временное правительство, по-видимому, вначале колебалось, давать ли право на въезд активным поборникам мирных переговоров, но затем приняло положительное решение в надежде, что Ленин скомпрометирует себя как политик, проехав через вражескую территорию{173}. Вся компания выехала из Стокгольма в Финляндию 31 марта (13 апреля) и три дня спустя, 3(16) апреля, в 23 часа 10 минут была в Петрограде[34].

Ленин прибыл в Петроград в заключительный день Всероссийской большевистской конференции. На нее съехалось много большевиков из провинции, и они подготовили своему вождю встречу, по театрализованности превосходившую все когда-либо виденное в социалистических кругах. Петроградский комитет согнал рабочих на Финляндский вокзал; вдоль путей выстроились солдаты и военный оркестр. Когда Ленин появился на подножке поезда, оркестр грянул «Марсельезу», а гвардейцы взяли на караул. Прибывших приветствовал Чхеидзе, от лица Исполкома выразивший надежду, что социалисты сомкнут ряды для защиты «революционной свободы» от внутренней контрреволюции и иностранной агрессии. Выйдя из здания вокзала, Ленин взобрался на подсвеченный прожектором броневик и произнес короткую речь, после чего в сопровождении большой толпы отправился в особняк Кшесинской{174}.

Благодаря Н.Суханову мы располагаем воспоминаниями очевидца о том, что происходило в продолжение этой ночи в штаб-квартире большевиков: «Внизу, в довольно большой зале, было много народа — рабочих, «профессиональных революционеров» и девиц. Не хватало стульев, и половина собрания неуютно стояла или сидела на столах. Выбрали кого-то председателем, и начались приветствия — доклады с мест. Это было в общем довольно однообразно и тягуче. Но по временам проскальзывали очень любопытные для меня характерные штрихи большевистского «быта», специфических приемов большевистской партийной работы. И обнаруживалось с полной наглядностью, что вся большевистская работа держалась железными рамками заграничного духовного центра, без которого партийные работники чувствовали бы себя вполне беспомощными, которым они вместе с тем гордились, которому лучшие из них чувствовали себя преданными слугами, как рыцари — Святому Граалю. Что-то довольно неопределенное сказал и Каменев. И, наконец, вспомнили про Зиновьева, которому немного похлопали, но который ничего не сказал. Приветствия-доклады, наконец, кончились…

И поднялся с «ответом» сам прославляемый великий магистр ордена. Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного. Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчетов, — носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников»{175}.

Главный смысл полуторачасовой речи Ленина заключался в том, что в течение нескольких месяцев необходимо осуществить переход от «буржуазно-демократической» к «социалистической» революции[35].