История Великого мятежа - лорд Кларендой Эдуард Гайд

Кромвель решил не терять полученных им преимуществ и развить свой успех, а потому, взяв как можно больше пленных из рассеянных войск герцога Гамилтона и таким образом довершив его разгром, он двинулся прямо в Шотландию, дабы на месте вырвать корни того, что в будущем могло бы обернуться для него какими-либо новыми затруднениями — хотя Кромвеля весьма настойчиво звали в Йоркшир, чтобы покончить с засевшими в Понтефракт-касле роялистами, которые превратились в грозную силу для всех своих соседей: не довольствуясь контрибуциями, взимаемыми с ближайшей округи, они совершали набеги в области отдаленные, захватывая и увозя с собой в Понтефракт состоятельных особ, коих держали в замке до тех пор, пока пленники не вносили за себя крупный выкуп. Кромвель, однако, не пожелал откладывать свой поход на север, но, полагая, что уже в скором времени сможет рассчитаться за подобные дерзости, ограничился тем, что послал к Понтефракту с отрядом кавалерии и пехоты полковника Рейнсборо, который должен был, взяв замок в блокаду, положить конец смелым вылазкам его гарнизона. Сам же Кромвель с остальной армией продолжил марш в Шотландию; дело было в конце августа или в начале сентября, когда урожай в этой стране еще не созрел, и его можно было уничтожить.

Все считали, что Кромвель предпринял этот поход по настойчивому приглашению маркиза Аргайла, ибо разгром шотландской армии в Англии еще не сделал маркиза в достаточной мере хозяином положения в Шотландии. В Эдинбурге по-прежнему заседал парламентский комитет, и в нем (как и в Совете) безраздельно господствовал граф Ланарк. К тому же войска под командой Монро, набранные в подкрепление армии герцога, все еще составляли единый корпус и подчинялись графу. Но даже если маркиз и не приглашал Кромвеля, он очень обрадовался его приходу и по вступлении его в пределы королевства поспешил явиться к нему с приветствиями. При встрече эти люди всячески показывали, как радостно им видеть друг друга — ведь они были связаны множеством обещаний и обязательств, а также участием в одном и том же преступлении.

Никаких военных действий не последовало: Кромвель объявил, что пришел с армией в Шотландию лишь затем, чтобы спасти благочестивую партию и освободить королевство от насилия со стороны злонамеренных людей, заставивших нацию разорвать узы дружбы с английскими братьями, которые всегда хранили верность шотландцам. Теперь же, когда по воле Божией совершился разгром армии герцога Гамилтона, попытавшегося ввергнуть обе нации во взаимное кровопролитие, он, Кромвель, явился в Шотландию, дабы предотвратить любые бедствия, которые могли бы произойти в будущем, и отстранить от власти тех, кто так дурно воспользовался своими полномочиями. Он выразил надежду, что уже через несколько дней сможет вернуться в Англию, твердо уверенный в братских чувствах этого королевства к английскому Парламенту, который ни в малейшей степени не намерен покушаться на свободы и посягать на права шотландцев. Сопровождаемый маркизом Аргайлом, Кромвель прибыл в Эдинбург, где шотландцы встретили его со всей торжественностью, выказав ему уважение, подобавшее спасителю их отечества, а его армию расквартировали с большим удобством и в изобилии снабжали всем, что только могла дать страна.

Граф Ланарк и все сторонники Гамилтона (то есть все, кто решил сохранить верность его партии) успели удалиться и были теперь недосягаемы; те же, кто остался в Эдинбурге, предпочли подчиниться Аргайлу, способному, как они видели, их защитить. В Эдинбурге оставалось достаточное число членов комитета Парламента, чтобы позаботиться о безопасности и благе королевства, не вынуждая Кромвеля оказывать им помощь силами англичан — что покрыло бы позором их правительство. Пока Кромвель находился у шотландцев в качестве гостя (коего они принимали с величайшей пышностью), Аргайл, опираясь на шотландские законы, сумел устранить все дурное, сохранив в неприкосновенности истинные основания самой системы правления. Парламентский комитет послал Монро приказ и распоряжение распустить свои войска. Кажется, поначалу Монро не хотел этого делать, однако, быстро сообразив, что арбитром в его споре с комитетом непременно станет Кромвель, в точности исполнил приказ. В Шотландии более не существовало силы, способной противиться воле Аргайла. Парламентский комитет, Совет, эдинбургские магистраты покорно ему повиновались; те же, кто не признал его власти, бежали или сидели в тюрьме. С церковных кафедр гремели злобные речи о греховности недавнего договора с королем, а Ассамблея духовенства распорядилась устроить торжественные посты, дабы вымолить у Бога прощение за это гнусное злодейство. В общем, у Кромвеля имелись веские причины думать, что отныне шотландское королевство будет вести себя так смирно, как он только мог пожелать, а потому, договорившись обо всем со своим закадычным другом Аргайлом, Кромвель возвратился в Англию, где, как он полагал, его присутствие вскоре должно было стать необходимым.

Когда граф Норидж и лорд Кейпл вместе с кентскими и эссекскими отрядами оказались запертыми в Колчестере, у их друзей не было разумных оснований надеяться, что шотландская армия, так долго, вопреки обещаниям, откладывавшая поход в Англию, сможет (хотя она уже вступила в ее пределы) продвигаться достаточно быстро, чтобы успеть на помощь Колчестеру прежде, чем голод принудит его защитников к капитуляции. И теперь граф Голланд счел нужным — ведь многие из осажденных в Колчестере присоединились к выступлению, положившись на его обещания и авторитет, — начать свое предприятие, к чему его также побуждали молодость и пылкость герцога Бекингема, командующего кавалерией, лорда Фрэнсиса Вильерса, его брата, и других молодых вельмож. Его замысел поднять восстание и взяться за оружие, дабы выручить Колчестер, вовсе не был тайной; напротив, в Лондоне без конца об этом толковали; каждое утро в его покои во множестве являлись офицеры, некогда, как всем было известно, служившие королю; многие показывали полученные от графа полномочия, и ни о чем в городе не спрашивали чаще, нежели о том, когда же лорд Голланд двинется в поход, на что иные с уверенностью отвечали: «В такой-то день». Час, когда Голланд сел на лошадь и в сопровождении сотни всадников покинул свой дом, открыто называли еще за два или три дня до выступления.

Первый сбор граф Голланд устроил в Кингстоне-на-Темзе, где оставался день и две ночи, рассчитывая, что к нему явятся в большом числе не только офицеры, но и солдаты, которые пообещали принять участие в деле и уже записались в отряды разных командиров. То, что его так долго не трогали, хотя его замысел ни для кого не являлся секретом, Голланд объяснял страхом армии и Парламента перед Сити, готовым, как мнилось графу, немедленно его поддержать. И он действительно верил, что сможет оставаться в Кингстоне в полной безопасности так долго, как сам найдет нужным, мало того — что целые полки из Сити выступят вместе с ним на помощь Колчестеру.

Во время его краткого пребывания в Кингстоне туда явилось некоторое число офицеров и солдат, как пехотинцев, так и кавалеристов, а многие именитые и знатные особы, приезжавшие из Лондона в собственных каретах, наносили визиты Голланду и его сподвижникам; затем они возвращались в Кингстон, привозили то, в чем он нуждался, и обещали вскорости к нему присоединиться. Из офицеров Голланд полагался главным образом на Дальбьера (хотя имел командиров и получше) — голландца, который снискал себе хорошую репутацию и приобрел немалый боевой опыт. Он служил Парламенту генерал-комиссаром кавалерии под командой графа Эссекса и, будучи исключен из штатов армии Нового образца, оказался в числе недовольных офицеров, ждавших удобного случая, чтобы отомстить этой новой армии, командиров коей они презирали за дурные манеры и страсть к бесконечным проповедям. Дальбьер был рад послужить под началом графа Голланда, который, со своей стороны, полагал, что ему очень повезло с этим офицером. Дальбьеру поручили выставит надежные дозоры и послать партии разведчиков в Кент, где, насколько было известно, после недавнего восстания еще оставались какие-то отряды роялистов. Однако Дальбьер сделал свое дело настолько скверно (или его собственные приказы были выполнены так плохо), что уже на другое или на третье утро по прибытии Голланда в Кингстон несколько эскадронов полковника Рича (знаменитого своими проповедями, а отнюдь не ратными подвигами) ворвались в город прежде, чем находившиеся там роялисты получили известия об их приближении и смогли подготовиться к бою — граф и большая часть его людей с чрезвычайной поспешностью покинули Кингстон, так и не рискнув атаковать вражескую кавалерию.