Религия древнего Рима - Жорж Э. Дюмезиль

укладом жизни, и для каждого божеством отведено и исчислено время, ограниченное кругом большого года. Когда же этому кругу приходит конец, и начинается новый, всякий раз то ли из земли, то ли с неба приходит какое-нибудь удивительное знамение, чтобы те, кто размышлял над такими вещами и умудрен в них, тотчас поняли, что в мир явились люди, и живущие, и мыслящие по-иному, и боги пекутся о них больше или меньше, чем о прежних. Среди прочего, продолжали прорицатели, при чередовании поколений большие перемены испытывает и сама наука предсказания будущего: она то обретает большое уважение, а также точность и надежность, благодаря идущим от богов ясным знамениям, то — при новом поколении, — напротив, влачит жалкое существование, рассуждая о многом наугад и пытаясь проникнуть в грядущее с помощью темных и ненадежных средств. Вот какие предания рассказывали самые ученые из толкователей-этрусков, те, что считались наиболее сведущими. Когда сенаторы, заседая в храме Беллоны, слушали рассуждения гадателей об этих предметах, в храм на глазах у всех влетел воробей, в клюве у него была цикада, часть которой он выронил, а другую унес с собой. Гадатели возымели подозрение, что это предвещает распрю и раздоры между имущими и площадною чернью города. Последняя ведь голосиста, словно цикада, а те, другие, — сельские жители, обитающие среди полей».[718]

Может быть, из-за смешения жанров гадания, а возможно — вследствие контаминации греческих представлений, — произошло развитие самой идеи знамения, результат которого мы здесь видим. В то время как первоначально наука гаруспиков ограничивалась определением требуемого умилостивления, теперь она уже решает другой вопрос: что возвещает знамение — quid portentat prodigium? С этим развитием связано еще другое. В Риме знамение при любых обстоятельствах воспринималось как нечто, наводящее ужас, как знак гнева богов. Во II в. — при многозначительной конкуренции между децемвирами и гаруспиками — появляется понятие благоприятного знамения. Это происходит в 172 г., перед войной против Персея, царя Македонии (Liv. 42, 20, 1–3):

«В ожидании новой войны в Риме все граждане были настроены тревожно, поэтому, когда однажды грозовой ночью молния расколола сверху донизу ростральную колонну, воздвигнутую на Капитолии во время первой Пунической войны в честь победы консула Марка Эмилия, чьим товарищем был Сервий Фульвий, этот случай сочли знамением, и о нем доложено было в Сенате. Отцы-сенаторы приказали обратиться за советом к гаруспикам, а децемвирам велели справиться в Сивиллиных книгах. Децемвиры объявили, что над городом нужно совершить обряд очищения, назначить молебствие о помиловании и отвращении бедствий, принести в жертву богам крупных животных — как в Риме, на Капитолии, так и в Кампании, на мысе Минервы; кроме того, в ближайшем будущем надлежит устроить десятидневные игры в честь всеблагого и всемогущего Юпитера. Все это было в точности исполнено. Гаруспики истолковали, что это доброе предзнаменование, предвещающее расширение пределов государства и гибель врагов, потому что колонна, разбитая ударом молнии, была сделана из добычи, отнятой у неприятеля»[719].

Такая тонкая и красноречивая наука очень скоро стала необходимой: во времена гражданских войн полководцы держали при себе гаруспиков и заставляли их изучать внутренности жертв накануне принятия важных решений. Однако в то же время — из-за необходимости откликаться на слишком большой спрос — наука гаруспиков обесценилась, пришла в упадок. Чтобы сохранить ее значимость, по-видимому, во II в. до н. э. — когда Катон удивлялся, что два гаруспика могли смотреть друг на друга без смеха (Cic. Diu. 2, 51), — Сенат принял странное решение, о котором нам известно от Цицерона (ibid. 1, 92): «В самые прекрасные дни Рима Сенат приказал, чтобы в каждом племени Этрурии шесть (?) из сыновей знати посвящались в эту науку, с целью избежать того, чтобы такое важное искусство оказалось в руках ничтожных людей, утратило свое религиозное достоинство и скатилось до уровня средства обогащения». В этот день, — говорит Буше-Леклерк, — Сенат проявил наивность, если вздумал сделать обязательным обучение, результаты которого никто в Риме не мог контролировать.

И наука о знамениях — равно как и наука ауспиций — потеряла свой авторитет в период гражданских конфликтов, вследствие чрезмерного ее использования борющимися сторонами и злоупотреблений. Мужественный Гай Гракх не обращал на это внимания. По-видимому, он знал, что эти люди слишком легко поддаются влиянию его противников. Когда он строил колонию Юнону на том месте, где прежде располагался Карфаген, за что его резко критиковали в Риме, сильный ветер сломал стержень первого знамени, которое хотел удержать несший его человек, развеял внутренности, уже положенные на алтарь, выбросив их за пределы частокола, огораживавшего территорию зарождавшегося города, а затем появились волки, которые вырвали частокол и унесли его очень далеко. Гракх, тем не менее, все ускоряя работы, смог через семьдесят дней отплыть в Рим. Правда, там его ждала смерть (Plut. C. Cr. 11, 1).

Глава IV

ЗАМЕТКИ О ЧАСТНЫХ КУЛЬТАХ

Катон сформулировал правило (Agr. 143), согласно которому uillica (ключница) не совершает жертвоприношений и не распоряжается о том, чтобы кто-то это сделал, если на то нет приказания хозяина или хозяйки: «Знай, что хозяин за всю семью совершает богослужение». И это правило касается не только деревенской семьи, являясь законом на вилле. Оно лежит в основе всех видов частного культа. Во всех случаях, когда существует какой-либо культ, религией занимается глава соответствующей группы, выступая от ее имени. Он делает это и как глава группы, и как носитель традиции, как один из представителей власти. Мы видели сочетание этих двух составляющих в понятии Гения, который как раз занимает господствующее положение в домашнем культе. Широко соблюдается и другое правило: государство не вмешивается в частные культы, если только они не нарушают общественный порядок и не выступают против общественных культов. Если служителей общественного культа о чем-то спрашивают, они дают ответ, но при этом автор вопроса сохраняет полностью свою свободу.

В доме, кроме Гения хозяина, существуют еще домашние Лары и Пенаты. Центром домашнего культа является очаг, находившийся первоначально в атриуме, в общем зале, который покрывался копотью от его дыма. Когда стали делать изображения богов, то их помещали именно там.