Византийская астрология. Наука между православием и магией - Пол Магдалино

авторы, освободившись от рамок аттицизма, предались сочинению красивых и сочных рассказов на свежем и живом языке. Это был зародыш подлинно византийской литературы, по образцу других литератур Средневековья. Но Византия заново открыла для себя аттицизм: на смену культуре оригинальной повести пришла культура риторического мимесиса и православие, определяемое через образ, в результате чего случился «культурный суицид»[197].

Такое суждение, несомненно, слишком сурово, но оно побуждает нас подвергнуть сомнению само понятие «темных веков» в истории византийской культуры[198]. Оно призывает нас не отдавать впредь предпочтения схеме с большой черной дырой между Античностью и Средневековьем, а предложить вместо этого модель эволюции — эволюции, которую ускорили события VII–VIII вв., но которая закончилась тем, что была сдержана, если даже не подавлена в ходе «возрождения». Эта эволюция шла в направлении культурного синтеза, с сильным космологическим измерением, часто вдохновленным Псевдо-Дионисием и александрийцами, где астрология находила свое обоснование в качестве дополнения к богословию.

Эта «космологическая» культура, несмотря на конфессиональные и языковые различия, распространилась по всему византийскому миру в широком смысле, т. е. по той территории, которая разделилась на остаток империи и обширные земли под властью арабов. Таким образом, ею владели две великие монотеистические державы раннего Средневековья: империя и халифат. Она могла оплодотворить научное и философское развитие как в Константинополе, так и в Багдаде. Но воспользовался ей именно последний. Нельзя ли считать, что в интеллектуальной сфере, как и в области городского планирования, ранневизантийское наследие лучше использовал ислам, чем сама Византия?

Как бы то ни было, развитие греческой космологии прекращается на святом Иоанне Дамаскине. В то же время Дамаскин знаменует собой и значительное начало нового. Он писал в Палестине, и его нога никогда не ступала ни в Константинополь, ни в Рим. Он также первым сформулировал богословие образов в полемике против иконоборчества халифов-Омейядов в Дамаске, а затем против императоров Исаврийской династии в Византии. Антииконоборческая полемика в фигуре святого и особенно Христа, Воплощенного Слова, конкретизировала понятие образа (εἰκών), которое было еще нечетким у Максима Исповедника, как и у Псевдо-Дионисия, ибо применялось к любому символическому или семантическому изображению Божества, Которое по Своей природе непостижимо и невыразимо. Но халкидонитское богословие VII в. уже склонялось к тому, чтобы сосредоточиться на человеке — образе Бога, за счет окружающей Вселенной — образа Божьего творения. Космология Максима Исповедника и Анастасия Синаита была уже антропоцентрична и нагружена церковной символикой. Определив икону как священный образ par exellence, святой Иоанн Дамаскин завершает то, на что постоянно претендовали богословы предыдущего столетия, такие же монахи, как и он, — выход из оков старого космоса, которые сковывают нового Адама, возрождающегося во Христе. Для всех них цель творения — обожение человека, производимое Церковью, в которой Царство Христово раскрывается по мере ослабления империи. Это обожение подтверждает, что все находящееся вне святого человека, образа Божьего, более не заслуживает внимания, и идея того, что образ Божества следует искать во всей Вселенной, становится излишней.

Глава 3. Философы эпохи «Первого византийского гуманизма» (IX–X вв.)

Апология астрологии появилась в Византии одновременно с возрождением математических наук. Только в 792 г., впервые после IV в., засвидетельствовано присутствие при дворе астролога: это был Панкратий, который, по сообщению, Феофана Исповедника, в битве при Маркеллах заплатил жизнью за свое ложное предсказание о победе императора над болгарами[199]. Панкратий оставил после себя товарища или ученика, который добавил датированные январем 796 г. примеры к труду Ретория о методе установления эфемериды[200]. Еще более ценны для нас первые списки «Подручных таблиц» Птолемея. Уже сам факт, что эти рукописи — древнейшие свидетельства проекта по переписыванию книг ранними византийскими гуманистами, показывает первостепенную роль математических наук в начале культурного возрождения. Такая активность уже поставила под вопрос точку зрения, что возрождение не было связано с параллельным развитием науки при дворе Аббасидов[201]. Кроме того, «археология» старейших списков, Vat. gr. 1291 и Leid. BPG 78, позволяет нам определить те этапы на рубеже VIII–IX вв., на которых расширялось использование астрономических таблиц. Палеографический анализ списка императоров в ватиканской рукописи показал, что основная ее часть была скопирована до смерти Константина V в 775 г. с оригинала, созданного во времена Ираклия. После этого выделяются четыре руки писцов: вторая, отметившая имена и годы правителей от Льва IV (775–780) до Никифора I (802–811); третья, отметившая правление Михаила I (811–813), Льва V (813–820), Михаила II и Феофила (820–829) и одного Феофила (829–842); четвертая, отметившая правления от вступления на престол Феодоры (842–856) до Василия I (867–886); и, наконец, пятая, отметившая смерть Василия и восшествие на престол его сыновей Льва VI и Александра. В данный период кодекс снабдили дополнениями, содержащими датированные астрономические элементы, которые позволяют приписать эти тексты второй и третьей рукам. Среди них обнаруживаются: 1) диаграмма горизонтов для климата Византии, планы созвездий и схолии, между 811 и 815 гг.; 2) схолии, добавленные примерно в 830 г.[202]

Датировка лейденской рукописи также основана на списках императоров. Первый список (листы 54–55) заканчивается Фокой, что позволяет предположить в нем копию рукописи времен Ираклия — без сомнения, той самой, которая содержала консульские фасты за 222–630 гг. (лл. 55–63). Однако на полях первого списка есть хронологическая помета, написанная в 775 г., а рядом со вторым списком имеются другие схолии, составленные в 780, 784, 788, 798 и 812 гг. Все схолии, а также списки императоров были скопированы, по-видимому, одной рукой после 813 г.

Таким образом, мы можем выделить следующие этапы. Автор схолии 775 г. вписал ее в рукопись времен Ираклия. Тогда же он составил список, который продолжает перечень византийских императоров. После смерти каждого императора он добавлял указание на это, а время от времени — и другие примечания. После 813 г. тот же автор или его последователь переписал оба списка вместе со схолиями. Таким образом, лейденская рукопись фиксирует деятельность двух астрономов, один из которых жил с 775 по 797/798 или 812 г., а другой сразу же сменил первого[203].

Иоанн Грамматик. Кто же мог создать такой текст, который, напомним, был главным инструментом для астрологов? Здесь следует выделить две основные фазы. Первая, представленная оригинальной частью ватиканской рукописи и схолиями, вписанными в протограф лейденской, заканчивается до 800 г. Она соответствует поколению Гороскопа ислама, астролога Константина VI Панкратия и его анонимного коллеги. Что же касается второго этапа составления лейденской рукописи и добавок ватиканской, появившихся после 811 г., то здесь можно предположить двух авторов, работавших в одно