Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

Здесь стоит заметить, что само выражение «история снизу» (history from below) было придумано Томпсоном за несколько лет до написания «Вигов и охотников»: так он назвал обзор литературы по рабочей истории, опубликованный в литературном приложении к журналу «Таймс» в 1966 году[13]. И это выражение закрепилось в историографии, обозначив целое научное направление, начало которому положила упомянутая выше книга Томпсона «Становление английского рабочего класса» (1963). Новаторство этой книги заключалось в том, что Томпсон предложил совершенно новый взгляд на историю рабочих. До Томпсона историки писали о рабочем классе преимущественно с позиции власти, причем многие делали это, даже того не осознавая, а просто следуя за источниками: прессой, делопроизводством, статистикой, которая создавалась в органах власти для обслуживания их интересов. В отличие от такого взгляда, который можно назвать «историей сверху», Томпсон первым поставил задачу рассмотреть значимые социальные процессы «снизу», то есть с позиции народных масс. Книга «Виги и охотники» развивает этот подход. И именно здесь мы видим сходство теоретических принципов Томпсона с методологической программой микроисториков. Известный историк и специалист по историографии Франческа Тривеллато пишет по этому поводу:

Томпсон всегда подчеркивал глубокую связь между собственной научной и политической деятельностью… Однако куда реже он признавал, что в 1960‑е и 1970‑е годы его объединяли с известными историками, специалистами по континентальной Европе, начиная с Натали Земон Дэвис и Карло Гинзбурга, общая тема (народная культура в Новое время) и общий метод (инструментарий культурной антропологии). Подобно Томпсону, эти специалисты стремились услышать голоса неграмотных или малограмотных крестьян внутри обширного корпуса письменных и визуальных свидетельств… Подобно Томпсону, они намеревались освободить крестьян от «чрезмерно снисходительного отношения потомков» [выражение самого Томпсона. — Е. А., М. В.], избавить от обвинений в атавизме и иррациональности, категорий, в рамки которых их заключили тогдашние элиты и последующие исследователи фольклора. Однако, в отличие от Томпсона, континентальных историков больше интересовал синхронный анализ, нежели стремление датировать переход к капиталистической модерности[14].

«Виги и охотники» позволяет несколько скорректировать последнее утверждение Тривеллато: в этой книге Томпсона мы видим прежде всего работу с синхронией, с событиями, происходившими в ограниченный отрезок времени, с использованием метода «thick description», «насыщенного описания», если пользоваться терминологией американского антрополога Клиффорда Гирца[15]. Как нам представляется, именно сближение подходов социальной истории и культурной антропологии в монографии Томпсона и делает это исследование актуальным для микроисторической традиции[16].

Впрочем, монография Томпсона — это не только «история снизу». Это еще и филигранное исследование процесса появления и практического применения отдельного уголовного закона под микроскопом, в мельчайших деталях. Для этого автору потребовалось привлечь огромное количество документов, преимущественно архивных. Любопытно отметить, что известный американский юрист и политический активист Стотон Линд, который повстречался с Томпсоном на одном приеме в Нью-Йорке в 1966 году, запомнил, как известный британский историк-марксист с презрением говорил о своих коллегах-историках, «не развязавших ни единой веревки от архивных папок с рукописями». «В моей голове возникла картина: в British Home Office лежат стопки с рукописями, каждая из которых перевязана веревкой», — вспоминал о Томпсоне Линд[17]. При написании книги о Черном акте Томпсон развязал сотни таких веревок с рукописями. Количество архивохранилищ Великобритании, которые ему удалось исследовать, поражает воображение.

Проанализировав в мельчайших деталях исторический, социально-экономический и политический контекст появления Черного акта, а затем и практику его применения, Томпсон приходит к неожиданному выводу. Столь суровый закон, направленный на защиту собственности верхушки общества, вовлек в дискуссию о законах и справедливости широкие слои населения. Принявшие акт виги стремились к тому, чтобы «создать образ правящего класса, который сам подчинен верховенству закона и легитимность которого основана на справедливости и универсальности этих правовых форм». Но в итоге сильные мира сего стали «пленниками своей собственной риторики»: «они играли в игры власти по правилам, которые их устраивали, но они не могли нарушать эти правила, иначе вся игра была напрасна». Таким образом, Черный акт имел неожиданный «отложенный эффект» для «множества мужчин и женщин, которые сами фактически пользовались правами мелкой собственности или землепользования в сельском хозяйстве — правами, определение которых было немыслимо без форм закона»[18].

Так тщательное исследование дотошного историка-марксиста Томпсона позволило отвергнуть тезис структурного марксизма о том, что право — это надстройка, которая служит исключительно тому, чтобы правящий класс поддерживал собственное господство. Исследование Томпсона убедительно показывает, что в Англии XVIII века это было совсем не так. Создание пусть и жестких, но единых для всех правовых рамок способствовало торжеству принципа законности в английской общественной системе, что в конечном счете привело к ограничению произвола самой правящей элиты.

Наконец, следует обратить внимание и на другую особенность стиля Томпсона, которая, как нам кажется, необычайно сближает его метод с подходами итальянских микроисториков: это постоянная рефлексия над своей работой, стремление подняться над материалом и понять, что дает взгляд на историю «снизу» для осмысления крупных исторических проблем. Приведем одну цитату из книги:

…я сижу в своем кабинете, в возрасте пятидесяти лет, стол и пол завалены кипами накопившихся за пять лет выписок, ксерокопий, забракованных черновиков, часы снова показывают за полночь, и в момент озарения я вижу себя ходячим анахронизмом. Зачем я потратил эти годы на выяснение того, что в основных чертах известно и без всякого исследования? И не все ли равно, кто давал пастору Пауэру его инструкции, какие формулировки привели Вулкана Гейтса на виселицу и как безвестному ричмондскому трактирщику удалось избежать смертного приговора, уже вынесенного служителями закона, премьер-министром и королем?[19]

Ответом на эту серию вопросов служит сильный концептуальный тезис о двояком характере закона как инструменте угнетения и как интеллектуальной среды, в которой формируется мировоззрение английских граждан (об этом мы уже писали выше). Таким образом, Томпсон выходит на метауровень, не только размышляя о своем материале, но и показывая, как происходит в исторических исследованиях переход от микро- к макроуровню, когда исключение из правила высвечивает новые аспекты самого правила, а отдельный случай выводит на значимые обобщения. В этом смысле Томпсон оказывался прямым предшественником микроисторического метода, который, напомним, вовсе не сводится к подробному и тщательному анализу отдельных эпизодов или текстов прошлого, но состоит в приеме, которым так славятся Карло Гинзбург, Джованни Леви и Натали Земон Дэвис: подниматься от частного к общему, выдвигая на основе case studies гипотезы о «больших» проблемах исторической науки и затем строго проверяя свои предположения.

~

— Господи Иисусе! — сказал сквайр. — Вы хотите отправить двух человек в смирительный дом за какую-то ветку?

— Да, — сказал