Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

родо-племенных подразделений, а не верховной власти. В то же время некоторые дела, ранее разбиравшиеся исключительно ханами, теперь могли стать предметом рассмотрения судей с более низким статусом – например, судом биев в казахских жузах (см., например: [Ерофеева, 2007, с. 401–402]). Новый порядок получил закрепление в особых кодификациях, в которых несколько причудливо, но в целом органично сочетались элементы прежнего имперского права и обычно-правовые нормы (а иногда и принципы религиозного права). Наиболее ярко этот процесс проявился в Казахском ханстве и монгольских государствах в XVI–XVIII вв.: до нашего времени сохранилась целая серия подобного рода кодификаций того периода (см. об этом подробнее: [Почекаев, 2018б, с. 116–127]).

В государствах оседлого (или полуоседлого) типа ведущим источником права становится мусульманское право, и ханам для сохранения своих судебных прерогатив приходится искать точки соприкосновения с развитой шариатской судебной системой – шейх-ул-исламами, муфтиями, кадиями и проч. В результате, хотя полномочия как самих ханов в судебной сфере, так и подчинявшихся им «государственных» судей оказались весьма существенно урезаны, монархам Чингисидам удавалось сохранять формально главенствующую роль в организации судебной деятельности в подвластных им государствах. Эта тенденция четко прослеживается в Крымском ханстве, от которого до нашего времени дошло наибольшее по сравнению с другими тюрко-монгольскими (в первую очередь джучидскими) государствами число правовых и процессуальных документов [Аметка, 2004, с. 8, 10; Рустемов, 2017, с. 158–159, 213, 225].

В других тюрко-монгольских государствах, где ислам являлся господствующей религией, ситуация нередко зависела от того, насколько прочной властью обладали их монархи и в каких отношениях они находились с местным духовенством. Так, в Бухарском ханстве эпохи Шайбанидов (XVI в.) ряд сильных и энергичных монархов, при номинальном признании главенствующей роли шариата, нередко проводил собственную политику в судебной сфере, заставляя мусульманских правоведов даже находить религиозное обоснование ханским решениям, принятым на основе либо прежних имперских принципов, либо собственного усмотрения (см., например: [Исфахани, 1976, с. 59–60]). В Хивинском ханстве в начале XIX в. к власти пришла местная узбекская династия Кунгратов (лишь по женской линии связанная с родом Чингис-хана), первые монархи из которой также существенно укрепили свой статус как высшей судебной инстанции, заставив даже верховных мусульманских судей ханства признавать и поддерживать его [Муравьев, 1822, с. 59–63]. Однако подобные случаи являлись скорее исключениями, и, когда на смену решительным и авторитарным монархам приходили их менее энергичные преемники, реальные судебные полномочия ханов вновь сужались.

В еще большей степени ограничение судебных полномочий тюрко-монгольских монархов оказалось связано с утратой теми или иными государствами своего суверенного статуса.

Так, например, казахские владения в течение первой трети XVIII – середины XIX в. перешли под власть Российской империи, и уже с конца XVIII в. имперская администрация стала предпринимать шаги по реформированию судов, постепенно распространяя на них принципы российского законодательства, инкорпорируя в состав традиционных судов (в том числе под предводительством ханов и султанов из рода Чингис-хана) российских чиновников и т. д. После упразднения в казахских жузах ханской власти в 1820-е годы и власти окружных султанов в 1860-е годы говорить о системе «ханского» суда в Казахстане уже не приходится, сохранился лишь «народный суд» на основе обычного права, да и тот, благодаря усилиям имперских властей, по сути, превратился в низшую инстанцию общеимперской судебной системы с весьма ограниченными полномочиями.

Сходные процессы происходили в Монголии, оказавшейся с конца XVII в. под сюзеренитетом империи Цин. И хотя маньчжурские власти вплоть до падения самой Цинской династии сохраняли в Монголии институт аймачных ханов, их судебные прерогативы также были серьезно урезаны. Уже с XVIII в. в правовую и процессуальную сферу начинает постепенно вторгаться цинское право (номинально разработанное специально для монгольских «вассалов», но фактически отражающее значительное число общеимперских принципов). По мере усиления роли цинских наместников в Монголии возрастал и их контроль над деятельностью местных правителей во всех сферах, включая судебную. Наконец, во второй половине XIX в. цинские власти официально закрепляют в своей компетенции наиболее серьезные уголовные дела, оставляя в компетенции монгольских правителей лишь незначительные правонарушения и частноправовые споры. В сохранившейся процессуальной документации того периода встречаются примеры, когда дело, начавшееся рассмотрением в суде монгольского правителя, впоследствии передавалось на суд маньчжурских чиновников – вплоть до центральных властей (в лице Палаты внешних сношений – Лифаньюань) [Erdenchuluu, 2014; Heuschert-Laage, 2017].

В результате в XIX в. происходит окончательный упадок того ханского суда, который был создан при Чингис-хане и его преемниках, пережил свой расцвет в XIII–XIV вв. и «по инерции» продолжал существовать в последующие века. Даже в тех государствах, которые (по крайней мере, юридически) не утрачивали свой суверенитет, ханский суд со временем стал больше напоминать некий фарс: монархи формально цеплялись за сохранявшиеся судебные прерогативы как символ былого величия своих государств и славы своих предшественников на троне, но сами при этом уже совершенно не представляли смысла этого суда и откровенно тяготились участием в нем. Представители российской имперской администрации в Средней Азии оставили записки о некоторых таких судах.

Например, в Кокандском ханстве накануне его падения (1875–1876 гг.) ханы, осуществляя суд над преступниками, откровенно и практически публично принимали взятки-подношения от родственников подсудимых, чтобы последние были либо оправданы, либо приговорены к менее суровому наказанию [Трионов, 1910, с. 133–135]. В Хивинском ханстве начала XX в. хан, осуществляя (согласно древнему обычаю) суд по искам обратившихся к нему подданных, даже не пытался делать вид, что вникает в суть дела, каждый раз объявляя, что судебное решение и его исполнение возлагает на своих сановников и проч. [Абдурасулов, 2015, с. 32–33].

Таким образом, суд монарха являлся характерной чертой правового развития тюрко-монгольских обществ – от собственно Монголии до западных тюркских государств (включая Османскую империю). Как и любое правовое явление, он пережил периоды становления, расцвета и наконец кризиса и упадка, оставив тем не менее весьма значительный след в истории государственности и права государств Евразийской Степи и оказав влияние на дальнейшее развитие судебной системы современных государств и народов Центральной Азии.

Нельзя сказать, что проблемы ханского правосудия не получили по состоянию на сегодняшний день освещения в исследовательской литературе. Однако, как правило, специалисты ограничиваются исследованием вопросов истории суда и процесса в конкретных тюрко-монгольских государствах[1].

Так, в ряде работ нашли отражение вопросы организации судебной деятельности в Монгольской империи [Вернадский, 1999, с. 132–133; Скрынникова, 2002; Дугарова, 2007; Порсин, 2023; Hodous, 2022]. Более того, имеются специальные исследования, посвященные татарину Шихи-Хутагу – сводному брату Чингис-хана, ставшему одним из первых верховных судей Монгольской империи [Минжин, 2011; Ratchnevsky, 1965].

Более подробно изучены различные аспекты истории развития суда и процесса в отдельных улусах Монгольской империи XIII–XIV вв. В последние годы появился ряд работ, посвященных проблемам организации суда в Золотой Орде (Улусе Джучи) [Почекаев, 2004; Сапронова, Ярошенко, 2018; Шургучиев, 2016; Шургучиев, Лиджиева, 2017; Якушева, Калашникова, 2017]. Кроме того, исследователи уделяют внимание проблемам суда и правосудия в монгольском Иране – государстве Хулагуидов [Lambton, 1988; Hope, 2016b; Vásáry, 2016а]. Ряд работ посвящен суду