История сионизма - Уолтер Лакер

упрямая приверженность Бевина политике, рекомендованной чиновниками из министерства иностранных дел (например, Гарольдом Били), сыграла важную, а возможно, и решающую роль в положительном решении вопроса о создании еврейского государства. Вполне вероятно, что если бы министром иностранных дел стал Хью Далтон или другой, менее упрямый политик, чем Бевин, то Англия исполнила бы просьбу о ста тысячах сертификатов (а также, возможно, и некоторые другие настоятельные требования сионистов). И тогда еврейская проблема потеряла бы свою остроту, напряжение бы ослабло, и необходимость в создании государства Израиль отошла бы на второй план[824]. Ближневосточная политика Бевина и его советников основывалась на предположении, что арабские государства в принципе ориентируются на Запад и, при надлежащем обращении с ними, будут служить факторами стабильности в регионе, тогда как сионизм вносит чуждый, разрушительный элемент, который неминуемо ослабит позиции западных стран на Ближнем Востоке.

Естественно, палестинских евреев не интересовали имперские интересы и глобальная стратегия. Они слишком часто слышали подобные аргументы, и те всегда оказывались не в их пользу. Нежелание спасать еврейские жизни в свое время объяснялось невозможностью отвлечь военные ресурсы от более важных боевых задач. Но теперь-то война окончилась, и еще до ноябрьского заявления Бевина в Иерусалиме начали поговаривать — и не только поговаривать — о вооруженном сопротивлении. На собрании Внутреннего сионистского совета в октябре д-р Снех (Клейнбаум), который в то время был главнокомандующим «Хаганы», заявил, что сионистское движение еще никогда не сталкивалось с таким серьезным кризисом; пора показать британцам, что за политику «Белой книги» им придется заплатить высокую цену. На том же собрании рабби Берлин сказал: «Возможно, всем нам скоро придется уйти в подполье»[825]. Трудно вообразить себе столь заметную фигуру, как рабби Берлин в роли тайного заговорщика! В октябре того же года бойцы «Палмах», элитного корпуса «Хаганы», созданного во время войны, потопили три маленьких военных судна, преследовавших корабли с нелегальными иммигрантами, и взорвали железную дорогу в пятидесяти различных местах. В том же месяце начала вещание подпольная радиостанция «Голос Израиля».

Намеки на возможность вооруженного сопротивления звучали и раньше — например, на состоявшейся в сентябре Всемирной сионистской конференции в Лондоне, первом международном сионистском собрании после войны. Вейцман снова предсказал, что дорога к цели будет трудной и долгой, но американцы заявили: «Сейчас или никогда!». «Если нам отказывают в наших правах, — сказал рабби Сильвер, — мы будем бороться за них всем имеющимся в нашем распоряжении оружием». Он посоветовал Вейцману требовать не сертификаты, а еврейское государство, и предположил, что иногда самый дипломатичный шаг состоит в том, чтобы отбросить всякую дипломатию. Бен-Гурион тоже выступал за более активную позицию в отношении еврейского государства. Внутри комитета вновь развязалась привычная борьба: «Миц-рахи» опять потребовала для себя больше власти и объявила, что выйдет из сионистской организации, но в последний момент передумала. На пленарных заседаниях, впрочем, выяснилось, что консенсус достигнут, и были приняты резолюции с требованием о создании еврейского государства, которое «будет основано на полном и независимом от религии или расы равноправии всех граждан в политической, гражданской, религиозной и национальной областях, без господства и подчинения»[826].

Конституционный статус этой конференции и законность ее резолюций были сомнительны, но, поскольку времени на созыв конгресса не оставалось, конференция просто взяла на себя полномочия конгресса. Был избран новый Исполнительный комитет, в который вошли Вейцман, Бен-Гурион, Шерток, Каплан, Берл Локкер, Добкин, Наум Гольдман, Липский; раввины Уайз, Сильвер и Гольдштейн; Роза Гальприн, Хаим Гринберг; а также представители «Мицрахи» — рабби Фишман и Моше Шапиро.

Новый Исполнительный комитет немедленно приступил к переговорам с Великобританией, но переговоры не дали положительных результатов. Англичане предложили график иммиграции, по которому в течение одного месяца в Палестину могло прибывать полторы тысячи евреев; из этого числа также вычитались нелегальные иммигранты. В результате этих ограничений в 1945 г. в Палестину приехало даже меньше евреев (13 000), чем в предыдущем году (14 500). Разумеется, сионистов все это не устраивало. Когда Бевин упрекнул евреев в том, что они слишком торопятся, Вейцман заметил, что выжившие после убийства шести миллионов с нетерпением ждут убежища на еврейской родине и просят всего-навсего сто тысяч сертификатов[827].

Даже если бы англичане вообще отказались выдавать сертификаты, евреи все равно были полны решимости любой ценой попасть в Палестину. В лагерях для перемещенных лиц своей очереди на иммиграцию ожидали десятки тысяч евреев. К концу войны в Германии и Австрии находилось около пятидесяти тысяч перемещенных лиц и местных жителей. И поток беженцев с Востока, особенно из Польши, не прекращался. После погрома в Кельце (Польша), когда погиб 41 еврей, интенсивность миграции возросла. По приблизительным оценкам, через лагеря для перемещенных лиц в Австрии, Германии и Италии прошло в общей сложности около 300 тысяч евреев[828].

Первоначальный импульс к иммиграции в Палестину был спонтанным или, точнее, исходил от тех бывших членов сионистских молодежных движений в Восточной Европе, которые пережили войну и стали главными организаторами в лагерях для перемещенных лиц. Позднее к ним присоединились эмиссары из Палестины и из еврейской бригады. Британское правительство заявляло, что это стремление в Израиль — результат работы сионистских пропагандистов. Однако Ричард Кроссман, член британского парламента от лейбористской партии, в начале 1946 г. посетивший лагеря в составе англо-американской комиссии, писал, что евреи предпочли бы Палестину, даже если бы в лагеря не проник ни один иностранный эмиссар и не дошло ни одно слово сионистской пропаганды. Эта оценка ситуации, существовавшей в первые год или два после войны, была абсолютно верна. Позднее настроение начало меняться — отчасти в результате деморализации, которая была неизбежным следствием вынужденного пребывания в лагерях, а отчасти потому, что многие пережившие войну евреи хотели обрести тихое пристанище, которого не могла бы им дать Палестина. Американский еврей — советник военного ведомства — в конце 1947 г. писал, что возникновение еврейского государства практически никак не сказалось на интенсивности «Drang nach Amerika»[829]. При равных возможностях выбора между Палестиной и США 50 % евреев предпочли бы Америку[830].

Нелегальная иммиграция все еще продолжалась. «Хагана» после войны развернула ее в гораздо более широких масштабах, чем прежде. Корабли с беженцами регулярно подходили к берегам Палестины. Прорваться через блокаду удавалось немногим; большую же часть кораблей англичане перехватывали, а пассажиров арестовывали и содержали под стражей — вначале в Палестине, а с лета 1946 г. — на Кипре. Кульминацией истории нелегальных иммигрантов стал случай со старым 4000-тонным пароходом из Чесапикского залива «Президент Гарфилд». «Хагана» приобрела его и переименовала в «Эксодус-1947» («Исход-1947»). На борту «Эксодуса» к берегам Палестины отправились 4200 нелегальных иммигрантов. Чтобы положить